Мы помолчали полсекунды.
– Это же завтра ты идешь на учебу?
Я кивнула.
– Дерьмо, как меня утомили эти ранние подъемы. Я сегодня встал в шесть утра, потому что думал, что это понедельник. Потом я вспомнил, что сегодня воскресенье. Ты мне весь режим сбиваешь своей фигней, как же я устал.
Весь обратный путь до поселка папа говорил о том, что он не собирается содержать меня еще двадцать лет, а потому в будущем году я должна выбрать профессию, которая меня точно прокормит, а лучше мне сразу пойти работать без всякого образования, или выучится, как он, на механика, просто и деньги будут. Он не прекращал это нести даже когда, как всегда, пи́сал под деревом.
Пописав, он повернулся ко мне и, застегивая джинсы, важно проговорил:
– Ты должна понимать, насколько умные вещи я говорю. Умнее этого тебе никто ничего не скажет. Я могу умереть завтра, так что мотай на ус мои слова.
– Пап, ты штаны описал.
Отец глянул на капли на штанине.
– Да ничего страшного, подумаешь.
Когда мы выходили из леса, там как раз начали убирать срубленные деревья у обочины дороги. Несколько больших тракторов ездили туда-сюда, захватывая бревна своими огромными манипуляторами. Асфальт в некоторых местах уже пошел трещинами из-за тяжести таких машин, и папу это почему-то крайне взволновало.
Мы проходили по траве мимо тракторов и заметили нескольких старушек, которые смотрели на все это действо. Батька остановился рядом с ними и, размахивая руками, закричал:
– Вы видите этот беспредел? Эти тракторы рушат нам все дороги! А ведь их только недавно обновили! Я возмущен!
Женщины переглянулись, одна из них с трудом сказала:
– Простите, мы не знаем французский.
– А, вы не поняли, что я сказал? – отца это совсем не смутило, и он зачем-то снова завел свою шарманку, теперь уже больше изъясняясь жестами. – Вот эти машины, – он ткнул в тракторы, – рушат дороги, – папа показал руками на дорогу и сделал взмах ладонью, означающий, по его мнению, поломку.
– Ааа, – протянули женщины, улыбнулись нам и пошли дальше. – До свидания!
– Да, до свидания, – гордый тем, что просветил людей в такой важной проблеме, батька пошел дальше.
Войдя в поселок, папа ткнул пальцем в стоявшею у одного из домов машину.
– Вот это хорошая машина. Я мог бы купить такую и отдать тебе.
– Да, но у нее нету дверей сзади.
– А зачем тебе двери сзади? – фыркнул отец.
– Ну, если я буду возить свою семью, друзей, чтобы всем было удобно пролазить внутрь.
– У меня нет задних дверей, – напомнил папа.
– Так это неудобно.
– Я купил эту машину для себя, так что мне пофиг, удобно ли вам там всем, или нет. Все это бред, чтобы другим тоже было удобно.
Мы вернулись домой, и я уже надеялась отдохнуть от всех этих разговоров, но впереди еще было чаепитие.
Уже за столом мы обнаружили, что я заварила отцу зеленый чай вместо черного.
– Вот как так можно?! – отец отхлебнул немного и сделал такое лицо, будто хуже этого ему пить еще не приходилось.
– Просто понимаешь, я много думаю, и поэтому такая рассеянная, – объяснила я, пока папа доставал со шкафчика сахар.
– Много думаешь?! Интересно, о чем ты можешь думать. Думать – это вообще фигня, вот я никогда не думаю, сразу беру и делаю, – философски сказал отец, одновременно засунув руку в штаны.
Вместо ответа я высморкалась.
– Ты сморкаешься за столом? – закричал папа.
– Да, а что? Все так делают, не шмыгать же носом.
– За столом это неприлично. Ты вообще ешь как свинья, просто кошмар, все манеры твоей матери, – вынес вердикт отец, после чего начал поедать хлеб с вареньем, хрюкая, чавкая, роняя кусочки.
