– Допустим. И?
Даша опустила голову, но не сбавила шага.
– Я приехала сюда умереть, Егор.
Он молчал, осмысливал. Странно это звучало. Он вспомнил её губы. Тёплые.
– Сюда? Но зачем?
– Знаешь, как говорят, увидеть Париж и умереть. Вот я так же хотела увидеть эти места. И умереть.
– Как?
– Что? Умереть?
– Да. Как физически?
– У меня есть флакон. Яд. Хороший. Много.
– Откуда?
– От подруги, из одной химической лаборатории.
– Но там же строгий учёт.
– Конечно. Был.
– Что? – он не расслышал или не мог поверить.
– Был, пока ответственный за этот учёт не заболел.
– Но у него же есть какой-то заместитель? Руководитель?
– Конечно. Был.
Егор молчал какое-то время. Он пытался понять – и не понимал. В то время когда все отчаянно пытались выжить…
– Но ты всё же взяла рюкзак?
– Ну, разумеется. Я же не хотела умереть на станции. В чём смысл? Станции есть везде. Я хотела побродить здесь, забраться куда-то. И я, конечно, хотела спать в тепле и есть сытно. Почему нет?
– Как долго?
Даша подтянула широкий пояс, стягивающий и без того стройную талию, поправила лямки, соединённые ремешком на груди.
– Тут на пару недель примерно. Если не экономить и ничего не добывать. Потом я думаю забраться в какое-то красивое место и… Я подумала, мы всю жизнь чего-то боимся. В горах боимся замёрзнуть, промокнуть, свалиться со скалы. Теперь я могу ничего не бояться. Тебя с ножом, этого мужика с ружьём, эпидемии. Я свободна, Егор. Может быть, впервые в жизни я чувствую абсолютную свободу.
Кровь стучала у Егора в ушах.
– Я думаю, это всё симптомы болезни, – сказал он с явной досадой. – Подумаешь, что у тебя нет температуры. Пишут, что у больных развивается апатия, что они не хотят бороться за свою жизнь, даже если могли бы. Ты просто больна и я теперь, скорее всего, тоже.
– В отношении тебя я чувствую вину. Если бы не я, ты бы сейчас шёл куда хотел и был бы здоров как бык.
Она задумалась, затем продолжила:
– Кстати, а куда ты хотел? На Оченырд? Что это?
– Оченырд, – сказал Егор, – это такой хребет. Красивый. У его подножья лежит озеро. Тоже красивое.
– У тебя богатый словарный запас. Решил полюбоваться? Как сказал этот рыжий, нашёл время?
Егор злился. Прогнать её? Пусть глотает свой яд? Он вспомнил собаку, как она облизывала её пальцы. И губы, конечно, тоже вспомнил.
– На этом озере есть заброшенная метеостанция. Дом. Пустой.
– Что?
– Там дом. Заброшенный, с советских времён.
– Откуда знаешь?
– Я был там.
– В доме?
– Не в доме, но рядом.
– Когда?
– Ну, несколько лет назад. В поход мы ходили в те места. Какая разница?
Даша подумала, потом посмотрела на его огромный рюкзак.
– Решил схорониться? Пока все не вымрут?
– Типа того.
– И сколько собираешься там сидеть? За месяц все не вымрут, а в сентябре уже выпадет снег.
– Год, – сказал Егор. – За год вымрут, я думаю. Ну, наверное, не все. У кого-то окажется иммунитет. Или вакцину изобретут. Или лекарство. Как-нибудь утрясётся.
И повторил, чтобы это прозвучало более веско:
– Год. До следующего лета.
Даша снова думала.
– Но это самое безумное место для зимовки, – сказала она наконец. – Тут бывает до минус пятидесяти. Ветер. Снега несколько метров. Почти нет дров. Полярная ночь. Нет крупных животных и птиц, мало рыбы. Что бы ни было у тебя в рюкзаке, как ты собираешься продержаться год? Почему не Хакасия какая-нибудь? Не Алтай? Там и климат мягче, и дрова, и животные…
– И люди.
– Ну, какие люди? В Саянах, например?
