– Даша, я не знаю там ничего. Что мне, погуглить заброшенный дом, где можно переждать апокалипсис? Найдено сто восемнадцать вариантов, показать на карте, показать списком? Так?
Даша молчала.
– В палатке зимой одинаково смерть, что здесь, что там, – продолжал Егор с жаром. – Но здесь есть дом. Я точно знаю, что он есть. И я точно знаю, что он пуст. И я знаю, что в радиусе пятидесяти, может, даже ста километров нет ни одного заражённого. Нет вообще никого.
– Кроме, возможно, меня.
– Кроме, возможно, тебя.
Опять пауза, опять тяжёлые шаги по неровной колее.
– Выходит, я тебе всё испортила. Такой хороший план.
Егор молчал. Что было сказать? Да, испортила? Я сам испортил? Может, ещё и не испортила? Это всё тот мужик испортил? Или просто судьба? Где правда? Они одолели длинный пологий подъём, спина ныла от тяжести. Слева среди лиственниц показалась небольшая травянистая поляна. Так и не придумав ответа, Егор сказал:
– Давай сделаем привал.
Они сидели на рюкзаках, брошенных в придорожную траву, пили воду из реки и закусывали плоскими хлебцами с тонко нарезанным копчёным мясом.
– Знаешь, я представлял это себе совершенно иначе.
– Что именно?
– Апокалипсис.
– Апокалипсис? Разве ты представлял себе апокалипсис?
– Конечно. Ты разве нет?
– Нет, я собиралась жить долго и счастливо.
– Пока смерть не разлучит вас?
– Да, вроде того. И я полагала, что это случится гораздо позже. Но как же ты себе его представлял?
– Ну… Ядерная война, может быть. Астероид. Экологическая катастрофа.
– Ты пересмотрел голливудских фильмов. В жизни всё иначе. Хотя, в общем-то, про эпидемию тоже полно фильмов.
– Эпидемия тоже могла быть. Но нормальная!
– Нормальная? Это как?
Егор задумался. Он чувствовал что-то, что было трудно выразить.
– Понимаешь, я думал, что мы ещё живём в мире, где есть правда и ложь. Нет, я всё знаю, постправда, fake news, все дела. Но я думал, что перед лицом настоящей, общей опасности это прекратится.
– С чего бы?
– Я не знаю. Это глупо, наверное. Но ведь каждый из нас в минуту опасности становится честнее. Не лучше, нет. Но хотя бы честнее. На обман просто не остаётся сил.
– Правительства всегда лгут.
– Но я даже не про правительства. Не только про них. Есть же учёные? Я имею в виду, настоящие учёные. Академики какие-то? Журналисты? Настоящие журналисты. Источники, которым мы доверяли? Репутация? Как могло оказаться, что в критической ситуации нельзя доверять никому, совершенно никому?
Даша молчала.
– Я читал и читал, читал и читал. Я пытался понять хоть что-нибудь.
– Макс тоже. Он ещё и телевизор смотрел. А я быстро отчаялась разобраться.
– Ну, телевизор, по-моему, давно не источник. У меня лет десять уже и телевизора-то никакого нет.
– Да, первые две недели там вообще ничего не говорили. Весь мир бурлил, закрывали границы, отменяли рейсы, а они молчали. Официальные встречи, делегации какие-то. Бред, короче.
– Но потом-то сказали?
– Сказали, но мне уже стало не до того. В середине июня Макс слёг. Я вызвала врача из районной поликлиники. Мне сказали, врача нет. Думаю, врали, просто боялись заразиться. Я сказала, что пожалуюсь на них. Они сказали, что им это всё равно. Я позвонила в платную. Приехал врач. Макс лежит, смотрит новости, бредит о своём излечении. Лихорадка, головокружение. Врач посмотрел, говорит, да, это то самое, ничем не могу помочь. Я спрашиваю, как это не можете?! Он говорит, ну, дайте ему что-нибудь от температуры. И пятится как рак. Я спрашиваю, что будет? Врач спокойно так говорит: «Вы умрёте». Я спрашиваю: «Оба?» Он говорит: «Да, оба».
