Более четверти века Александр посвятил науке, изучая механизм функционирования человеческого мозга. Доктор медицины, профессор Гарвардской медицинской школы, он специализировался в области нейроэндокринологии и цереброваскулярной нейрохирургии. А теперь он лежал в глубокой коме на высокой кровати в отдельной палате больницы Линчберга. Точнее, на кровати лежало его физическое тело, а сам он пребывал где-то в другом месте. Это продолжалось долгих семь дней, пока врачи предпринимали все усилия для того, чтобы вывести своего коллегу из коматозного состояния. Все это время его мозг не функционировал, не реагировал на внешние раздражители.
Однако, как потом расскажет Александр, сознание не покидало его, оно функционировало, несмотря на полное отсутствие мозговой активности. Сознание жило своей жизнью, действовало, переживало и фиксировало происходящее с ним. Первым актом его сознания было ощущение или осознание им своей инакости, своего отличия от плотной, темной, холодной и влажной материальной среды, в которой оно находилось. Сознание воспринимало себя не как человека Александра Эбена, даже не как живой организм, а как некую одинокую искорку, случайным образом попавшую в эту чуждую среду. Окружающее воспринималось как нечто знакомое, но отвратительное, мерзкое. Это была шевелящаяся, прорастающая какими-то червеобразными структурами, похожими на корни растений, если наблюдать их из-под земли, красно-коричневая масса, издающая зловоние. Осознание заточения в чуждой и отвратительной среде повергло сознание Александра в ужас и породило желание немедленно высвободиться из этого ужасающего состояния. Но оно не знало, возможно ли это, есть ли место, отличное от этой среды, где оно находилось, казалось, целую вечность, и каким образом оно могло бы отсюда вырваться.
Как только это желание оформилось в осознанное решение, сознание ощутило, как из окружающей тьмы откуда-то сверху к нему приближается нечто иное, нечто отличное от этой материальной среды, настолько отличное, что составляет ей полную противоположность. Это нечто не было холодным, не было темным, не было мертвым. Оно было… прекрасным. Прекрасным в такой степени, что не поддавалось описанию. Сколько ни пытался потом Александр, он всегда ощущал свою неспособность описать это словами. Сквозь обступающую его темную среду сверху пробивались лучи света, которые как бы съедали мрак, рассеивали его, пробивая в нем туннель. Белое сияние, отблескивающее золотом, медленно вращалось, порождая прекрасную мелодию, подобную хрустальной музыке сфер, о которой говорил Пифагор. Эту музыку нельзя сравнить ни с чем, что слышал Александр до и после этого: она была живой, сочной, яркой, наполняющей гармонией все пространство вокруг. И исходила она из центра вращающегося золотого сияния, из отверстия, показавшегося в центре сияния.
Сознание Александра устремилось к этому отверстию. Лучи света указывали ему направление. Все произошло очень быстро: отверстие как бы выдернуло его из того места, где он находился и втянуло в себя. Пройдя сквозь отверстие, он как бы родился заново. Когда впоследствии его просили рассказать, что он почувствовал в этот момент, он не мог назвать это иначе, как вторым рождением. Или даже первым, потому что в тот момент он не помнил своего первого рождения, рождения как телесного существа. Так он оказался в ином мире, столь же прекрасном, сколь и необычном.
