– Эта статуэтка, – сказал Зенрис, указывая пальцем, – досталась мне от моего отца, и в нашем роду она уже переходит шесть поколений. Скажи, ты знаешь, кто это?
Ривелсея приблизилась и подумала, посмотрев секунды две, что это может быть абсолютно кто угодно – лица-то ведь не видно, а фигура обыкновенная и сгорбленная.
– Нет, – сказала она. – Не знаю.
– И я не знаю, – со вздохом сказал Зенрис. – И отец не знал. И даже дед мой не знал, хотя он-то был самым умным человеком на свете. Сейчас, конечно, уже не то, а тогда у нас всё было просто замечательно, про Ночное Посольство никто не знал, а уж кто знал, те уважали. А сейчас мне хотелось бы знать: откуда тебе стало известно о Ночном Посольстве и что конкретно ты знаешь о Тероне. Для пришедшей издалека, а тем более недавно, ты осведомлена о слишком многом.
Ривелсея секунду подумала и не нашла ничего лучше, как мило улыбнуться.
– Мои небольшие секреты, уважаемый Зенрис, разрешите мне оставить при себе. Но пришла я не просто так; поверьте, кстати, что далось мне это очень нелегко. Я хочу помочь, ведь вам сейчас тяжело: так же, как и мне.
Зенрис посмотрел испытывающе и по-особому пронзительно. Но, кроме счастливой улыбки, озаряющей лицо девушки, высмотреть ему было нечего и просто невозможно.
– А имя твоё можно узнать? – спросил Зенрис.
– Ривелсея, – и она улыбнулась ещё прекраснее.
– Так вот, Ривелсея. Ты для меня представляешь собой странную личность и трудный случай, и чтобы решить, что же с тобой делать, придётся показать тебя одному из тех, кто имеет власти больше меня. Похвально, конечно, что ты рвёшься помогать нам, но доверять кому-то, в особенности сейчас – это начало всех бед и основа поражения.
Ривелсея кивнула.
– Вы собираетесь показать меня Терону? Я буду только рада такой чести, – сказала она.
Зенрис прошептал – или даже прошипел:
– Потише ты про Терона. Что про него ты знаешь? Кто-то тебе что-то сказал, это понятно, но кто-то и сам не особо осведомлённый. Вот скажи: ты знаешь вообще, чем он занимается, где проживает, как его найти?
Ривелсее, вопреки её желанию выглядеть осведомлённой, пришлось промолчать.
– Не знаешь, – констатировал Зенрис, – вот потому и помалкивай. Завтра ты должна прийти сюда же, только не утром, а вечером. Когда начнёт темнеть. Теперь, можешь не сомневаться, пропускать тебя будут более охотно. Ты придёшь?
– Приду, – сказала Ривелсея. – Можете рассчитывать наверняка.
– Вот и хорошо, – сказал Зенрис, вновь приближаясь к лестнице и начиная путь наверх. – Ведь согласись, – сказал он через полминуты, когда его голова была уже на уровне верхней двери, – что статуэтка сделана бесподобно, в лучших традициях древнего мастерства, не так, как делают сейчас. Нельзя не насладиться чудным сверканием серебра, а также властностью и мощью, запечатлёнными на его челе.
Ривелсея усмехнулась. Слово «мощь» она давно уже отвыкла употреблять без особого повода, а Зенрис даже не знал, что на самом деле означает это слово.
– Сверкание серебра, несомненно, чудное, – сказала она, – и оно было бы ещё чуднее, если бы вы, уважаемый Зенрис, удосужились стереть со статуэтки полметра пыли, а также протирали бы её влажной тряпкой хотя бы раз в год, и предпочтительнее всего – с уксусом, как всегда делала моя мать. Выражением властности на полностью невидимом лице также нельзя не восхититься. К тому же я сомневаюсь, что кто-то будет тратить своё время, чтобы подслушивать нас. В крайнем случае, это будет ваш недружелюбный охранник. Всего хорошего, – ответила Ривелсея, открывая дверь. – И до завтра.
