Он рядом… Он со мной. Я его не потеряла. Я больше никогда не хочу терять тех, кем дорожу!
Наши взгляды пересеклись. Его черные глаза ясно говорили – кан воспринимал мои чувства, желания и отвечал им быстрее, чем успела бы высказать.
Не говоря ни слова, альфа едва заметно приподнялся и… его брюки улетели в угол автобуса. Впрочем, я понимала – если Тарелл выйдет нагой в поселении, людоеды не найдут в этом ничего примечательного.
Язык неприкрытого одеждой тела на их территории смущал только меня.
Рука Тарелла, застывшая на моей ноге, скользнула выше. Горячие мурашки рассыпались от каждого места, которого она касалась. Выше, еще выше… Пока, прикрыв глаза, смаковала ощущения, альфа приподнял меня и одним движением руки снял штаны с сапогами вместе. Вот как ему это удается? Я натягивала «костюмы для стоп» несколько минут! Тарелл управился за считанные мгновения. Хотя–я–я… сдергивать не надевать…
Верх скинула сама, опасаясь, что его постигнет участь предыдущего, порванного альфой канов в порыве страсти. Тарелл криво усмехнулся.
Аура животного, первобытного влечения заполнила автобус так, что, казалось, оседала на моем лице, на обнаженном теле, пропитывала насквозь.
Прямо как тогда, когда кан спас из лап Уорла.
Я улыбнулась, наконец–то набралась смелости и прислонилась к груди Тарелла. Он принялся жадно глотать воздух, помогая моим рукам обвиться вокруг массивного торса.
Не успела пискнуть, как очутилась верхом на кане, чувствуя, что сжавшиеся от томления мышцы внизу живота стремительно раздвинулись. Череда новых рваных вздохов Тарелла – и он дернулся ближе, предельно прильнув ко мне, замерев, весь дрожа.
Желание разрасталось из теплого спазма внизу, скручивающегося почти до боли и вдруг отпускающего, выплескивая в живот волны удовольствия.
Кан притянул сильнее, по привычке впечатывая наши тела друг в друга. Горячий шелк его языка прошелся по шее, щеке. Бронзовые щиты грудных мышц, заходившие вперед–назад с невиданной скоростью, с напором выталкивали на мою кожу огонь дыхания людоеда.
Я упивалась его теплом, воскресала в его руках, как зачахшая в тесном цветочном горшке пальма, вдруг высаженная в знойном южном городе. Лучи жаркого солнца наполнили поникшее растение энергией жизни, теплый ливень дал корням впитать в себя всю мощь земли. И… оно рвануло к небесам, расправляя крылья–листья, распуская венцы цветов, источая сладко–пряные ароматы зреющих плодов.
Именно так чувствовала себя и я. Казалось, я создана для этого мужчины, только для него, единственного и неповторимого. Мы – две части прекрасного целого, мгновенно блекнущие друг без друга.
Руки кана алчно сжали мои бедра, с уверенностью хозяина завладели грудью, и мышечный узел внизу живота стиснулся изо всех сил, будто стремясь задержать его внутри.
Ур–р–р… Ур–р–р… Знакомое урчание приятной вибрацией отдавалось в теле. Жар, быстрые толчки, невероятно нежный язык кана во рту, его мягкие губы, прильнувшие к моим… все это смешивалось в мелодию счастья, удовольствия, какого не знала прежде. Я выгнулась, полоснула ногтями по спине Тарелла, задрожавшего в ответ…
Ур–р–р… Ур–р–р…
Тело людоеда опаляло, сливаясь с моим. Заставляло пережить упоительный восторг. Сравнимый, должно быть, только с тем, что чувствует неделями скованное льдом насекомое, заснувшее под корой дерева, чтобы пережить беспощадность зимней стужи, и разбуженное теплой волной разогретого весенним солнцем воздуха.
