Позже вечером, когда Майкл снова ушел в гараж – он сказал, что нужно разобраться с вещами, – Лили, движимая любопытством и смутной тревогой, подошла к закрытой двери. Она не решилась дернуть ручку или заглянуть в щели, но прислушалась. Изнутри не доносилось ни звука. Но был запах. Странный, незнакомый запах, просачивающийся из-под двери. Это была смесь влажной, только что выкопанной земли, тяжелый, пресный запах глины, и чего-то еще – резкого, металлического, похожего на ржавчину или старое железо. Запах подвала, заброшенной стройки, чего-то подземного и скрытого. Он был неуместен здесь, рядом с их идеальным домом, и от него по спине Лили пробежал неприятный холодок. Что её отец прятал там, за этой запертой дверью? И почему от этого исходил такой странный, тревожный запах?
Часть 4
Ночь опустилась на Мидлтон, плотная и душная, не приносящая облегчения после дневного зноя. Цикады за окном завели свою бесконечную, гипнотическую трель, которая лишь подчеркивала гнетущую тишину внутри дома Грейвсов. Эмили, измученная жарой и невысказанными тревогами, давно ушла в спальню, вероятно, уже погрузившись в беспокойный, медикаментозный сон. Майкл, как обычно в последнее время, закрылся в своем кабинете на первом этаже; из-под его двери не пробивалось ни света, ни звука.
Лили лежала в своей постели, глядя в темноту потолка, где слабые отсветы уличного фонаря рисовали расплывчатые, призрачные узоры. Сон ускользал, оставляя её наедине с мыслями, которые крутились вокруг отцовского отстранения, странных посылок в гараже, необъяснимого напряжения, повисшего в воздухе их идеального дома. Тишина была почти абсолютной, но не умиротворяющей. Она давила, звенела в ушах, казалась натянутой до предела струной, готовой вот-вот лопнуть.
Именно в этой напряженной тишине она его услышала.
Сначала это был даже не звук, а скорее ощущение. Низкая, едва уловимая вибрация, проходящая сквозь пол, сквозь стены. Как гудение далекой электростанции или работающий где-то глубоко под землей механизм. Лили замерла, задержав дыхание, всем существом превратившись в слух. Вибрация исходила, казалось, от стены, смежной с пространством над кабинетом отца.
Постепенно звук стал отчетливее, обретая акустическую форму. Он напоминал статический шум, помехи в старом радиоприемнике, пойманные между станциями. Шипение, легкий треск, пульсирующий гул. Но сквозь это монотонное звуковое марево начали проступать иные ноты. Что-то похожее на голоса. Или на один голос, искаженный до неузнаваемости. Он был лишен интонаций, почти механический, и говорил обрывками, словно на совершенно незнакомом, гортанном языке, полном щелкающих и шелестящих согласных. Звуки то складывались в подобие слов, то снова распадались в хаотичный шум.
Лили села на кровати, чувствуя, как по спине пробегает холодок. Она всматривалась в стену, в бледные узоры обоев, словно пытаясь увидеть источник звука сквозь них. Стена была обычной, неподвижной. Но звук шел именно оттуда, из её недр, из скрытой пустоты конструкций. Он был настойчивым, монотонным, проникающим под кожу.
Страх подступил к горлу – иррациональный, липкий. Этот звук был чужим в её комнате, в её доме. Он был неправильным. Старые дома иногда скрипят, трубы гудят, ветер завывает в дымоходе – она пыталась найти простое, бытовое объяснение. Но это было не то. Звук не был похож ни на что знакомое. В нем была какая-то чужеродная осмысленность, словно кто-то или что-то вело свой непонятный разговор там, в темноте, за тонкой преградой стены.
