Никого противнее и гаже на свете не видела!
Я плескаю шампанским прямо в его наглую рожу. И лишь заметив, как начинают играть у Пахомова желваки, понимаю, ЧТО сделала.
Зажмуриваюсь, сжимаюсь, ожидая удара.
Но его не следует, и я всё-таки открываю глаза
Артём хлопает в ладоши и смеётся:
— Молодец, Инга! Правильно! Так ему и надо! Пусть знает своё место!
Но мне становится ещё страшнее: к Артёму оборачивается не человек — разъярённый монстр.
Кажется, стоит зажмуриться снова.
ВАЛЕРИЙ
Зря Инга это сделала! Ой, зря!
Я ведь с трудом держу зверя, что беснуется внутри. Он уже давно разодрал в клочья белые тряпки на ней и жестко оттрахал прямо на глазах у мужа.
Тёмыч бы ещё и аплодировал. Он любит зрелища.
И сколько презрения и гадливости во взгляде!
Видимо, привыкла к трахалям другого уровня. А я — птица не ее полета и вообще до птицы не дотягиваю.
Зачем мне дался их поцелуй, сам не понимаю. Это же, словно всадить в себя нож и проворачивать медленно, мазохистки считая повороты…
Младшенький оценил выходку своей жёнушки. Ржет, дебил, и клоунаду разыгрывает. Знакомо, он всегда так поступает, когда очкует. Он вообще отвратный игрок в покер, а все равно лезет за стол в мечтах сорвать куш или хотя бы отыграться. Вот и сейчас проигрался до последнего, а долги раздать нечем!
Шарахаю об пол бокал, смотрю, как брызжет стекло.
Паяцы стихают и хлопают глазищами.
О глазищах лучше не думать, особенно, фиалковых.
Сжимаю кулаки — пока ещё держу зверя.
Терпи, осталось немного.
Будет тебе пир.
Мой голос разносится эхом по огромной комнате, хотя говорю тихо, чеканю слова:
— Ты на кой в долги влез, мудила конченный? Да еще к кому? И почему ты непричемную девку решил сбагрить за свои долги, а не жопу свою? — рычу на брательника.
Тот окидывает меня наглым взглядом, снова хорохорится:
— А ты у нас теперь специалист по мужским жопам? — регочет он.
Сученок!
Резко хватаю его за руку и дергаю на себя, но в гарду взять не успеваю.
Тёма тоже занимался джиу-джитсу, как и я, поэтому ловко выскальзывает от болевого захвата, перекатившись по полу.
Инга испуганно забирается на диван с ногами, тщательно прикрывшись пышными юбками, в глазах стоят хрустальные слезинки.
Переживает за эту, сука, мразь, который ее хотел извращенцам продать!
Зато Тёмка берет меня в гарду ногами. Это он зря! Выворачиваю ему рабочую ногу коленом под неестественным углом. Следующее движение связки -- и брат инвалид на костылях пожизненно! Он это знает, поэтому скулит, как побитый щенок, елозит по полу, стараясь вывернуться из захвата.
А вот хер тебе!
Я одним движением ломаю ему ногу, но не в колене, а только бедренную кость. Жить будет, мразота, хоть и не так весело. Особенно — следующие пару месяцев.
Тёма орет так, что у меня аж уши закладывает:
— Пахом, сука, садист! — от боли он реально плачет, и меня это раздражает. Неужели так сложно быть мужиком хотя бы пять минут в своей жизни? Хотя бы перед молодой женой?
Поэтому я перекатываюсь, седлая брата, и методично крушу ему ребра.
Он вопит, но вывернуться не может. Потому что он тренировался, как папа велел, а я ходил к сенсею для себя! Было время, с меня гематомы вообще не сходили после спаррингов: только одна начинает желтеть, вместо нее уже новая чернеет! Зато шкура стала толще, хер меня теперь такой, как этот слизняк, пробьет!
— Прекратите! Вы садист! Чудовище! — Инга бросается перед нами на колени, край ее юбок накрывает Тёмыча.
