Придя на работу, Иван Николаевич первым делом завел часы, потом совершил утренний туалет, побрился принесенной из дома электробритвой, с аппетитом позавтракал в буфете, после чего занялся чтением вчерашних газет.
Жизнь автоматически продлевалась почти на пять лет, и где-то рядом (в этом не было никаких сомнений) еще таились скрытые резервы.
Первым, кого увидел Остроухов, выйдя после отпуска на работу, был Люлькин.
– Привет аборигенам! – радостно заорал вчерашний отпускник, хлопая приятеля по плечу. – Ну, как вы тут без меня?.. Комар еще не забодал? – весело кричал Остроухов, имея в виду директора, Автандила Георгиевича Комаришвили.
Люлькин неодобрительно поморщился.
– Здравствуйте, Эдуард Кузьмич, – сдержанно сказал он. – С выходом на работу вас!
– Да ты что, Николаша, перегрелся тут? – поразился Остроухов. – Может, пойдем, пивка холодненького выпьем, а? На угол только что бочку привезли!
– Должен вас уведомить, – сухо произнес Люлькин, – что с прошлой недели я исполняю обязанности начальника нашего с вами отдела. Дятлов от нас ушел.
– Куда ушел? – машинально спросил Остроухов, еще не до конца осмыслив невероятную новость: Колька Люлькин – начальник отдела.
– В управление перевели. – Люлькин отодвинул накрахмаленную манжету и взглянул на часы.
– Вы опоздали сегодня на девятнадцать минут, – констатировал и. о. начальника отдела. – Надеюсь, подобные случаи будут происходить не слишком часто.
Повернувшись, бывший Колька Люлькин не спеша направился к своему кабинету.
– Николай Игнатьевич, – несмело окликнул его Остроухов.
Люлькин слегка обернулся.
– Я, собственно, Николай Игнатьевич, заявление принес. Рассчитываться собираюсь. Если можно – хотелось бы прямо с сегодняшнего дня. Познакомился, понимаете, там, в доме отдыха с одним мужичком, он меня в свою организацию и сманил.
Люлькин внимательно посмотрел на Остроухова.
– Ну, что ж, сказал он задумчиво, – лично у меня возражений нет. – Думаю, и директор не будет против. А знаешь что, старик, – голос и. о. начальника отдела неожиданно потеплел, – все равно Комар раньше одиннадцати не прилетит. Пойдем-ка мы с тобой, Эдька, по такому случаю пивка выпьем!
Прочитав очередной опус, присланный в редакцию, Колиткин обхватил голову руками и тоскливо замычал. Помычав некоторое время, он брезгливо отодвинул от себя листки с аккуратно напечатанной на лазерном принтере белибердой, которую ее автор искренне считал радикальным и вполне реальным планом вывода несчастной поруганной Родины из тяжелейшего экономического и глубочайшего нравственного кризисов.
Черт знает что, – думал литсотрудник, нервно затягиваясь омерзительным, зато приемлемым для семейного бюджета “Беломором”. – Пишут все, кому не лень… Ну и читали бы свои творения на именинах у сослуживцев, так ведь нет! Всенародное признание им, понимаешь, подавай!”
Измученный работник умственного труда со злостью раздавил в пепельнице недокуренную папиросу, словно раздавливая мечты своих безвестных корреспондентов о всенародном признании.
Интенсивно помассировав нижнюю часть мочки левого уха, в соответствии с рекомендациями древнекитайской медицины, Колиткин вполне успокоился. В очередной раз убедившись в мудрости древних китайцев и в непреходящей ценности их учения, он выдвинул ящик стола и достал оттуда лист бумаги, на котором рукой дилетанта был нарисован эскиз вечного двигателя второго рода с необходимыми пояснениями.
