Один день ясного неба - страница 23

Завьер улыбнулся.

– Да?

Оливианна, должно быть, и впрямь ее самая особенная подруга. Ведь больше никто не удостаивался такой чести.

Оливианна хлопнула легкими.

– Я выбрала имя-я-я!

Ее возглас вызвал восторг у Чсе, и рука девочки моментально вытянулась. При этом она взмахнула мешочком, в котором хранились выписанные на бумажке имена. Мешочек чиркнул по горке овощей, та опасно покачнулась.

– Чсе, веди себя прилично!

Племянница обиженно надула губки, и он погрозил ей пальцем. Она опустила мешок, на сей раз ничего не задев.

– И что это за имя? Прочитай!

Маленькая ручка достала из мешочка смятый листок бумаги и гордо его разгладила.

– Джеремайя Джейсон Хоакин Джеймисон, тридцать два года, из Плюи, – прочитала Оливианна первое имя. – Дар разжигать пламя.

– Очень хорошо. Значит, мы пошлем приглашение брату Джеймисону в надежде, что ему понравится наша стряпня и он не сожжет наши цветы. Чсе, запиши мне это имя, пожалуйста.

– Я разрешила Оливианне выбрать еще, потому что она – гость.

– Ну и отлично. Выбрала?

– Луиза Сидони Херон, пятьдесят пять. Она очень старая, дядя.

– Не такая уж и старая. И каким она обладает даром?

– …пятьдесят пять, из Лукии, и ее дар в том, что она умеет изменять свой рост… максимум до пяти с половиной метров в момент измерения… до минимбум тридцати пяти с половиной сантиметров.

– Минимум. Надеюсь, мы сможем уместить ее под нашим потолком, а может, она уменьшится, и тогда мы сможем сэкономить на еде.

Чсе весело взмахнула удлинившейся рукой. Из горки овощей выкатились три темно-красные морковки.

– Он же попросил тебя не дергаться, – с укором заметила Оливианна. – Сонтейн Мелоди Игнобл Интиасар, девятнадцать лет, никакого дара у нее нет.

Он почувствовал, как по коже побежали мурашки. И откашлялся.

– Тебя кто-то подучил назвать ее имя, Оливианна?

– Пришел один дядя и сказал, что это особенное имя, – радостно произнесла девчушка.

– Это я дала ей особенное имя, – призналась Чсе и обняла подружку, при этом ее руки стремительно вытянулись через всю кухню, словно две удочки, походя развалив аккуратную пирамиду из ямса и морковок, превратив ее в желто-красную овощную россыпь.

Чудесные руки.

Что ж. Интиасар сегодня был настроен весьма серьезно. На случай, если у Завьера возникнет искушение попытаться, как сказали бы старики, сломать кукольный домик мисс Сонтейн.

– Я понял. Понял, кто для тебя особенный.

Завьер отправил маленькую оборванку восвояси, дав ей записку для матери, в которой приглашал заглянуть к радетелю, когда ей будет удобно, и поговорить с ним о еде.

Он не знал, с какой целью боги создают таких поваров, как он. И как-то решил обсудить это с Дез’ре. Если наша миссия – приносить людям радость, то мы могли бы быть кем угодно. Скульпторами. Музыкантами. Кукольниками.

– Не говори глупости, – возразила Дез’ре. – Первое, что сделала ведунья после твоего рождения – обмыла тебе рот, чтобы ты мог взять мамину сиську. Так что в нашей жизни еда – самое главное!

– А танцы?

– Ну ты скажешь! Я не умею танцевать, да и ты тоже.

Но она умела танцевать. Она умела делать многое, почти все. Он был взрослый мужчина, а до сих пор иногда испытывал трепет под ее взглядом.

Все, что он умел – это готовить еду.

Большинство посетителей наведывались к нему в ресторан в одиночку и, затаив дыхание, входили внутрь. Он поднимался на чердак и оттуда наблюдал за наполнявшими зал гостями. Он угадывал, что они хотят. Каждый гость мог привести с собой одного спутника, но люди предпочитали дождаться назначенного им часа, поэтому обычно ели в одиночестве или подсаживались поближе к другим избранным в зале. У него на глазах завязывались дружбы, страстные романы, доверительные беседы, когда женщины не таясь хватали друг друга за руки и выбалтывали старые секреты. Любовь! О, смеху было! Случалось, кто-то падал в обморок прямо в дверях ресторана или топал ногами и артачился, отказываясь садиться за стол, пока его не утихомиривали. Он не обращал внимания на подобные глупости, хотя иногда по вечерам выходил из кухни и прохаживался вдоль балкона под потолком, слушая восторженный шепот из зала. Он ненавидел эти ритуалы, но понимал, что толика театральности в его деле необходима. Люди должны были видеть, с каким тщанием он относится к своей миссии, – и он регулярно проверял, не увял ли белый гибискус в цветочном горшке на каждом столике и не погасла ли лампа с цитрусовым маслом, отгоняющая назойливых москитов.