Через несколько секунд на моем телефоне заиграла музыка и высветился номер Ткачева. Я сидела, опустив голову, и смотрела на экран.
– Занеси в память, – посоветовал он мне вполне серьезно.
– Это гадко, – у меня прорезался голос, хотя думала, что онемела надолго. – Это подло, – мне многое хотелось ему сказать. И Глебу тоже. Но того не было рядом. Его вообще теперь было трудно достать. И пропал, так понимала, на непонятное, но длительное время.
– Ну вот. Теперь снова будешь срывать злость на мне, – голос Ткачева звучал будто издалека.
– Пропадите вы все пропадом, – сжала я свой мобильный двумя руками и начала раскачиваться из стороны в сторону.
Очень хотелось разрыдаться. Зареветь белугой. Но на меня пристально смотрели серые глаза. Я их не видела, так как выбрала для своего внимания какую-то точку на спинке переднего машинного кресла, но ощущала жжением на виске. А потом у меня из глаз полились слезы, сами по себе и нескончаемым потоком. Как подъехали к моему дому, не заметила. Даже удивилась, когда с моей стороны открылась дверь, и Дмитрий потянул за руку на выход. Подчинилась. Выбралась из такси и с недоверием обвела глазами собственный двор. Пока Ткачев расплачивался с таксистом, направилась в подъезд. Он догнал меня возле лифта.
– Не ходи за мной, – сказала ему вполне четко.
Только слушать кого-либо он не привык. Вот и теперь проигнорировал слова и зашел в кабину лифта следом за мной, пока не успели двери закрыться. Поднимались на этаж, молча. Когда я копалась в сумке в поисках ключей, столбом стоял за спиной. Еще открывала замок, но чувствовала, что, если зайдет за мной в квартиру, не знаю, что ему сделаю: покусаю, исцарапаю, обзову самыми последними словами. Ткачев порог переступил. И тут же перехватил мои вскинувшиеся, было, руки.
– Уймись, женщина! – зарычал на меня.
А потом перехватил поперек туловища, поднял и понес в комнату. Там тряхнул меня так, что клацнули зубы. Дальше опустил на диван и отступил на пару шагов.
– Насиловать не в моих правилах. Но ты мне понравилась. Очень. У нас с тобой могло бы что-то получиться, – помолчал немного, потом осмотрел себя, заметил, как странно застегнута его рубашка и навел порядок с пуговицами. – Больше навязываться не собираюсь. И вообще, мне давно пора было быть в Москве. Так что…завтра улетаю. Но телефон мой у тебя есть. Если в течение недели не позвонишь, то можешь совсем удалить его из памяти. Я тогда уже не отвечу. Поняла?
Подняла голову и уставилась в его внимательные серые глаза. Странно, но они смотрели вполне нормально: без прищура, без насмешки. Но мне было все равно, как они смотрели.
– Не позвоню.
А он развернулся на выход. Потом я слышала, как щелкнул дверной замок. После этого повалилась на бок, обхватила диванную подушку, притянула к себе, сжала крепко. Хотела зареветь, раз теперь никто меня не видел. Дудки! Ничего не получилось. Слез не было, рыдания застряли где-то глубоко в груди. Только и получилось, что вздохнуть. Тяжко!
Утром меня разбудил телефонный звонок. Я вскинула голову и удивилась сначала, что это я делаю на диване и одетая. Потом все вспомнила. И как меня предал Глеб. И как на замену ему себя предложил Ткачев. Пока вспоминала, телефон продолжал звонить. Встала, прошла в прихожую, нашла сумку, а в ней мобильник.
– Да, – голос здорово сел, был как не моим.
– Это я, – звонил Дмитрий. – Как себя чувствуешь? Алло! Ты слушаешь? Молчишь. Ладно. На том и порешим. Жду тебя неделю.
