Бэк противно загоготал, как всякий раз в минуты слишком бурного восторга. Гогот возрастал и не падал, заедая на одной бесконечной ноте.
Теперь уже юный музыкант робко помялся:
– И как, помогло?
Бэк вмиг утих и посмотрел на него в упор.
– Ну, музыкантом-то он не стал. Окрылило его, видно, не сильнее, чем от скунсовой струи.
* * *
Мы продирались вглубь Рощи, наслаждаясь ускользающими минутками свободы, дарованной Утренним Колоколом.
Лес дышал неукротимым очарованием. На неровной почве вплотную высились два мощных извилистых дерева. Они так переплели ветви, прильнув друг к другу стволами, словно замерли в танце. Уступы и кручи растравляли в нас жажду исследования. Навстречу близкой ночи устремляли свою серенаду первые сверчки.
– Может, в следующий раз захватить подушку? Или даже покрывало? – прикидывал Дейл, пока мы поднимались.
– А что не кровать сразу? – поддел Перри.
Он первым влез на уступ и подал мне руку. Я не упущу шанса вновь к нему прикоснуться.
Вот Перри втягивает меня, и мы сталкиваемся друг с другом.
– Прости, ногой за подол зацепилась.
Что я, что он взволнованно улыбаемся… Как близко наши губы!
– Можно руку? – некстати попросил снизу Джеремия, у которого никак не выходило уцепиться.
Мы с Перри напоследок еще обменялись улыбками и помогли юному другу влезть.
* * *
Ранняя осень уже вступила в права, однако листья пока никак не желали менять сочную темную зелень на положенные по сроку охру и ржу. Под ногами хрустела лесная подстилка из хвороста и травы.
Румяный закат косыми лучами высвечивал пылинки в воздухе. Где-то вдали ухал филин. Не знаю, почему я раньше не замечала, до чего волшебен вечерний лес.
– Ну как, вдохновился уже? – ворчал Бэк, снимая с себя колючую веточку.
– Разве что на псалом, – вздохнул Дейл.
– Чей-чей лом? – подшутил Перри.
Дейл шутки не оценил и вздернул нос.
– Ну тебя!
– Ладно-ладно, я так. Подкалываю, чтобы ты бодрее переставлял ноги.
И тут в довершение шутки Дейл со всего размаху задел ногой колючий куст. Звучно затрещала ткань штанов.
– Прекрасно, еще и штаны порвал! – всплеснул он руками.
– Можно написать об этом песню, – опять подшутил Перри, но Дейлу было не до смеха.
– Обхохочешься!
Между тем лучи все утекали и сумерки понемногу переходили в ночь.
– Пойдем уже отсюда, а? – волновалась я.
Вдруг Перри с коротким «о!» подошел к одному широкому узловатому дереву. В его корнях рос одинокий цветок с бутонами столь насыщенной голубизны, что либо он перенесся сюда из горячечного бреда, либо его раскрасили за минуту до нас.
Перри сорвал его. Могло показаться, что бутончики висели поникло, даже угрюмо, но я, наоборот, увидела в этом знак уважения: они как бы кланялись навстречу гостям леса.
Он зачесал мои темно-русые волосы за ухо и вставил в них цветок. Перри, сдержанный Перри – тот, кто не проявляет ко мне чувств в открытую, – отдался любовному порыву. Не устоял. Я прочла это в его сосредоточенном взгляде.
– Это лазурчик. Будет твоим оберегом.
Меня бросило в краску, по груди разлилось тепло. Я лелеяла мгновение, не обращая никакого внимания, что цветок называется лазурчиком.
Вдруг Бэк где-то сзади издал звук, будто его тошнит. Я зло крутанула головой – и тут рядом подозрительно хрустнули ветки.
Позади нас высился акар.
