Все видели, что я бегу не просто так, и расступались – но ни одна не дрогнула.
– Куда это ты летишь? – грозно нависла надо мной мать Винри, но, вглядевшись, чуточку поостыла.
– Мне надо к Эрику! – воскликнула я.
Она нахмурилась.
– Солдату, который тебя привез? И зачем же?
– Он забрал мою книгу.
Настоятельница виновато замешкалась. Сестры оборачивались на нас и шушукались, но она будто не замечала.
– В это путешествие ничего с собой брать нельзя. – Она сжала мне плечо.
– Умоляю, это всего лишь Каселуда. Наша семейная, чтобы помнить родных.
Мать Винри испустила вздох и с пониманием кивнула.
– Что-нибудь придумаю.
* * *
Пожурив меня за выходку, мать Винри направилась со мной к матери Маргарет, чтобы привести в человеческий вид. Ее пальцы порхали над одеянием, будто ваяя шедевр искусства. Она показала, как повязать покров, как затянуть – и все умиротворенно, ласково. Я затаила дыхание, когда на глаза ей попались шрамы, но напрасно: монахиня промолчала. В мгновение ока ее не по годам ловкие пальцы прошлись по швам и плотно затянули на мне белую рясу, красивее которой я ничего в жизни не надевала. Увы, любоваться ей было некогда.
– Иди к настоятельнице, она ждет. – Монахиня одарила меня напоследок теплой улыбкой.
Я постеснялась спросить, куда конкретно идти, и молча шагнула за порог.
Тотчас меня оглушило непередаваемым чувством того, что я не в своей тарелке. Не готов еще мой отскобленный от краски холст к новому мазку. Меня швырнули в воды новой жизни, не позволив даже отдышаться.
Я плутала по монастырю, пока не наткнулась на мать Винри – точнее, она на меня.
– Далила! Весь день тебя ждать? – Ее рука ухватила меня из ниоткуда и втянула в кабинет. – Понимаю, слишком насыщенный день, но соберись уже! – негодовала монахиня. Я почти ничего не поняла. – Далила, слышишь меня?
Пришлось сосредоточиться, пока она вкратце объясняла мои будущие обязанности
Во‑первых, мне предстоит помогать в храме и являть собой светлую, безукоризненную служительницу Владык. Во‑вторых, день ото дня учиться истории, постигать правду о мире – отец бы многое за это отдал. В‑третьих, не отказывать в помощи страждущим, олицетворяя все самое лучшее и бескорыстное в человеке.
На четвертой обязанности – точнее, запрете – я смутилась.
– Нельзя прибегать к чарам?
Мать Винри замолчала и посмотрела на меня.
– Естественно, ведь ты ведьма. Одно из условий помилования – полный запрет на магию. А иначе тебя отлучат от церкви. – Она помялась. – И Эрефиэля это очень обременит.
Я поникла. Не то чтобы дар мне очень дорог или нестерпимо тянуло им воспользоваться – просто меня лишили самого важного: права выбора.
Мать Винри вздохнула, сгоняя с себя напряжение. В мгновение ока возвратились ее благодушие и доброхотство вместе с прежним обликом – обликом преданной долгу монахини. В мимолетном порыве откровенности она присела ко мне и участливо заглянула в лицо. Я позволила себе впить ее доброту.
– Послушай, что я скажу. Мир вокруг тебя несправедлив, но так уж он устроен. Да, твоей участи не позавидуешь. Тебе еще многое предстоит обдумать, но, поверь, иного выхода у нас не было. Только костер. – Она кивком указала мне на руку. – У всех свое бремя, так что я не стану выпытывать твоих тайн, но и снисхождений от меня не жди: я не допускаю лицеприятия. Хотя, конечно, сочувствую тебе, и если захочешь открыть душу, то всегда постараюсь выслушать.
