Одиночество с раскатистым «р» - страница 5

Я пришла домой с ледяными руками и ликующим сердцем.

Мы увиделись снова. Я знала дорогу к нему, дом, дверь квартиры. Могучих женщин. Правда, на этот раз поздоровалась со мной только сестра. И вежливо исчезла. Мы пили чай. За чаем его вдруг прорвало, он начал рассказывать о себе. Отца нет давно. Даже на фотографиях. Они часто переезжают. Он учится в частных школах, то там, то здесь. Каникулы проводит в горах. «Больше всего я люблю кататься на лыжах, это меня успокаивает». Морис! По-немецки он говорит как иностранец, слегка в нос. «Лучше всего я говорю на французском и на фламандском, на моем родном языке». Теперь я понимаю, что эти пламенно рыжие женщины родом из Фландрии, эти белокожие крючконосые защитницы знаются с морскими ветрами. Или же защитник – он, хрупкий брюнет. Молчаливый, быстрый, романтичный, как все не от мира сего. И тут он прошептал мне секретное слово прямо в губы, и после этого слова рот стал искать рот, и все было хорошо, сладко, неистово.

Мы выпали из времени. Тепло сплавляло нас вместе. Как во сне мы исследовали кожу, запах, вкус, нашу схожесть. Да, мы были похожи, темноволосые одиночки. Я легко могла сойти за его сестру. Что эта рыжая делает рядом с ним.

Пробуждение причиняло боль. Звуки за дверью, свет в комнате, остывший чай. Я бы еще его о многом спросила, рот в рот. Он легко прикасался к вырезу моего свитера.

До скорого!

Когда мы встретились, на мне был темно-зеленый шарф. Я знала, что этот раз – последний, надолго. Мои каникулы заканчивались, Морис еще мог остаться, счастливчик.

Изменился ли он? Он казался более жизнерадостным, с большим интересом смотрел на мир. Его взгляд, прежде словно прикрытый пеленой, был ясен и бодр.

Кареглазый, сказала я нежно. «Морис, малыш, chou-chou». Он щелкнул выключателем лампы и поцеловал меня.

Мы представляли нас вместе. На пляже, на мотороллере, в хижине в горах. Без родителей, одних. Мы фантазировали, пока время не вышло.

«Теперь, когда мы узнали друг друга…», – прошептал он.

«Скучай по мне, тогда мы друг друга не упустим», – прошептала я. Мне хотелось выть.

Его поцелуй на вкус был фиалковым, как фиалка, или я это выдумала. Там, на перекрестке, где расходились наши дороги, холодным февральским вечером.

Он долго рылся в кармане куртки и достал крошечную деревянную фигурку: «Это тебе».

У фигурки сгибались руки и ноги, ловкие и подвижные, хороший талисман.

А я обмотала шею Мориса своим темно-зеленым шарфом. «Пусть он развевается на ветру!»

Я увидела его еще раз, в следующем году. Мы не переписывались, полагались на власть момента, живительную силу поцелуев. И снова он казался робким, благородно сдержанным. «Мы ведь знаем друг друга, Морис!». Он с облегчением кивнул.

Я хотела разбудить его поцелуем, нежной властностью. И почувствовала, как сильно он этого хочет. Но вмешались обстоятельства. Машап и Клэр (сестра) как нарочно топтались по квартире, а снаружи – в лесу, в снегу – было дико холодно. И куда нам, с нашими надеждами?

Мы жадно льнули друг к другу, но близости не получалось, вкус поцелуев был другим. Может, мы забыли волшебное слово. Грусть заполнила меня, и, словно почувствовав то же самое, Морис, утешая, погладил меня по голове. Мы не знали, как быть. И никто не мог нам помочь. «До скорого!», уговаривали мы друг друга. Но этого не случилось.

Красная шапка исчезла. Никто в деревне не знал, почему это семейство так поспешно уехало. И не приезжало ни в будущем году, ни через год. Слухи были путанными и противоречивыми. Верить им было нельзя. Морис так и исчез. Я скучала по нему страшно.