Вывалились мы из клуба совсем не соображающие ничего, пьяные и заведенные.
Антон свистнул и махнул рукой, тут же вернувшись к поцелую, и к нам подкатила машина. А вот дальше я помнила смутно.
Мой мажор закричал. Точнее, даже взревел, выпуская меня и исчезая. Мне прилетело в висок с такой силой, что в глазах померкло, и я свалилась на асфальт. Рядом матерились и рычали, явно кто-то боролся. Я тоже замолотила вслепую, отбиваясь от хватающих рук, лягалась, заорав во все горло, но новый удар по голове отправил меня в темноту.
12. Глава 11
– Антон! Анто-о-он! – звал женский голос. Знакомый такой. Хороший. От него даже в адски гудящей башке болело вроде как меньше. – Мажор, ты живой вообще?
Лиська это. Лисица моя внезапная. Обзывается. И вот это мы вчера с ней дали стране угля. Давненько я так не насюсюривался, чтобы и глаза не открывались, и череп так взрывался. С Рокси разве что и то не в последнее время наше. Под конец мы поскромнее зажигать стали, типа повзрослели. А потом у нее Камнев случился. Ну да, с Лисицей вчера дали джазу. А я ее имя не спросил. Или спросил? А она не сказала?
– Лись, тебя как зовут на самом деле? – проскрипел я, еле ворочая в пересохшем рту языком. Я хоть допер вчера помиралки бутыль поставить на тумбочку? Очень вряд ли, учитывая мою вечную безалаберность. Хорошо хоть пиво в моем холодильнике не переводится. Пи-и-иво-о-о-о, холо-о-о-одненькое!
– Господи! – выдохнула она совсем рядом с явным облегчением и всхлипнула. – Да при чем тут… Живой!
Ревет, что ли? С какого перепугу? Мы же вчера всех победили. И это праздновали. И домой поехали, потому что у меня терпежу не осталось. Мы ехали домой, потому что я собирался с нее до утра не слезать. Мы ехали… Стоп! Никуда мы не уехали. Уж точно не куда собирались.
– Лись, ты цела? – дернулся я, мгновенно осознавая кучу вещей. У меня болит все. Совсем не от похмелья. Правильно, меня же запинали, считай, когда не вышло сразу вырубить. У меня связаны за спиной руки. И это, сука, тоже больно. И я ни хрена не вижу. Неужто так впендюрили ногой по кумполу, что ослеп? А нет. Повертел башкой и понял, что на нее что-то надето. Потому и дышать трудно еще.
– Цела практически. Только не видно ничего. Мешки они нам на головы, походу, какие-то напялили. И руки связаны.
– Они? Видела, кто?
– Ну… Я догадываюсь, кто… И ты прости меня, Антох. Ты из-за меня влип. Но я их просить буду… Ты же не видел никого… – зачастила она, добавляя боли в мои мозги. – Ты, если что, на том и стой. Не видел, и все! И не знаешь, кто они. Может, и отпустят.
– Да не тарахти ты! О ком речь?
– Не скажу! Тебе знать не надо.
– Чё за дурость?
– Скажу – точно не отпустят. Они и так наверняка тебя бить будут и допрашивать, что ты знаешь.
– Да кто, бля? Кончай моросить, Лиска! Давай четко и по делу.
Пока говорили, я щупал все, до чего доставал связанными руками, и елозил ногами, пытаясь понять, где находимся.
– Никто. Скоты они конченые, Антох. И я такая же. Я заслужила, а ты – нет.
Да чё за ересь еще на мою отбитую голову?
– Слышь ты, заслуженная моя, кончай меня морочить. Не хочешь говорить, кто это – хер с ним. – Потом разберемся. – Скажи тогда, где мы и сколько их.
– Я видела троих, кажется, когда они нас скручивали. А сейчас мы, походу, в микроавтобусе или фургоне каком-то. Потому что я в себя когда пришла первый раз, еще трясло, качало, и мотор гудел. А недавно все тихо стало. Они дверями похлопали и ушли, что ли.
