Тогда оставайся, говорит ему мама. Она устала бороться и препираться с ним. Он ее довел.
И мама уходит. Она выпускает его руку, делает то, чего он добивался, отпускает, его варежка выскальзывает из ее черной лаковой перчатки, стянутой у запястья черной пуговкой кнопки. И мама уходит дальше, не оглядываясь.
Он остается один. Мимо так же продолжают проходить тени людей и их скошенные длинные ноги с туловищем, перебегающим по прутьям забора. Вперед – назад. Он стоит.
Мама удаляется.
Он не бежит за ней. От обиды?
Уходит.
Ее уже не видно, не разглядеть, как ни всматривайся, темное пальто слилось с другими одеждами, фигурами, темнотой… Ее нет, и ничего уже не сделаешь, он ее потерял.
Мысль о том, что делать, пришла без паники. Он осознает свое положение, не бежит. Ведь ему все равно придется что-то делать, куда-то идти от холода. Идти за мамой – тогда надо торопиться, чтобы догнать, – или назад, откуда они пришли, домой. Найдет он дорогу обратно, свой поворот? И если идти вперед, увидит, найдет в темноте маму? Оставаться и ждать? Или идти куда-нибудь, уходить? Рядом пронесся грузовик, брызгая грязной жижей из-под задних сдвоенных толстых колес, вдалеке – равномерный скрежет по асфальту, прохожие поспешают по своим делам. Подойти к кому-нибудь или остаться одному?.. Самому. Все идут мимо, не отвлекаясь от своих забот. Никто не подходит к нему. Видит его мама? Или она совсем ушла, потеряла, бросила его?
Потом всегда, когда мама уходила, или ее долго не было с ним, или перед сном, он пытался воспроизвести в уме ее образ, вспомнить лицо, родинку над правой бровью, голубые глаза – на случай, если она не вернется никогда или умрет. У него с трудом получалось представить ее зримо – плохая память на лица, – он тяжело запоминал даже знакомые черты. Вот светлые волосы с легким душистым, сладковатым запахом выплывали из памяти легко. Мама наклоняется поцеловать его в лоб перед сном, близко, лица не видно. Она уходила, пожелав покойной ночи, и если ему удавалось поймать ее овал, если тот оставался с ним, то он засыпал, мысленно удерживая его перед собой.
Плачет в голос – нет, молча – или уже не плачет; или слезы текут, но он молчит? Наверное, он плачет, хотя себя не слышит – он думает. Люди проходят, минуя его, значит, им он тоже не нужен. И надо выбираться самому. Надо идти одному. Куда-то. Куда? Но идти придется.
Он один. Он неожиданно вошел в новый, незнакомый, казавшийся ранее таким знакомым, мир. И он и мир разом стали другими.
Конец ознакомительного фрагмента.
Если вам понравилась книга, поддержите автора, купив полную версию по ссылке ниже.
Продолжить чтение
