Кулаки рассекли густой, вываренный в течение длинного теплого дня, застоявшийся воздух крошечного закоулка большого города.
Он так и не стал мастером. Он, пожалуй, был слишком предсказуем. И сейчас, по прошествии лет было ясно, что бокс профессиональный, а не любительский, характеризующийся сумасшедшим темпом и большим количеством легких, но неэффективных, по своей сути, ударов, напоминающих толчки и прикосновения, – был ему гораздо ближе. Бой, а не танец! Бой – обмен тяжелыми полновесными ударами на протяжении десяти–двенадцати раундов, настоящими, потрясающими противника до вибрации в спинном мозге и онемения конечностей, и один последний и сокрушающий! А если он просчитывал, что в завершающей стадии и в последней точке приложения вектора всех сил – хук, апперкот, джебб или кросс не получится достаточно сильным, он его не наносил …Не разменивался. Не пускал свой кулак, запечатанный в тугую повязку и десятиунцевую перчатку, в тот стремительный полет, на старте которого принимало участие всё его поджарое рельефное тело, а на финише – взрыв и искры из глаз. Если – достал. И имитация не была свойством его натуры. Он любил апперкоты и не любил кроссы. Те казались ему слишком длинными и медленными. Апперкот – напротив: от пояса – и вертикально, по линии чужой груди, к подбородку – был короток и потому – стремителен и зол. Он подбрасывал противника вверх, отрывая его кроссовки от пола, а потом – низвергал на непросохший брезент ринга под крики, свист и улюлюканье возбужденной толпы. По правде, в ближнем бою он не брезговал и запрещенными уловками: положив предплечье на шею противника, он, не давая тому отвести лицо от своего тяжелого, порою страшного удара, не отпускал его. Он подставлял чужую челюсть под свой удар, словно неодушевленный предмет, словно грушу, и кости носов по-противному, с чавканьем и чмоканьем, хрустели, а кровавые сопли и плевки падали на белоснежные рубашки рефери еще до того, как те успевали констатировать – запрещенный удар. Но получая в ответ те же коварные и болезненные удары: локтями в челюсть и глаза, со спины – по почкам, да и ниже пояса, он не жаловался, не апеллировал к судьям, не хватался за ушибленное место, а, как всегда, шел вперед, опустив подбородок, прикрывая его и печень. Он не боялся подставиться и встречал прямой правой – лбом, потому что в этот момент пускал свою левую через руку противника вразрез – в челюсть! Нокдаун! Да! Да? Нет, нокаут! (И победно вскинуты обе руки. И цветы. И влюбленные взгляды). У него хватало взрывной силы и природного чутья, но не хватало времени. Три трехминутных раунда – вот и весь короткий бой? На победу просто не хватало времени! Банально.
И сейчас, пятнадцать лет спустя, набрав несколько лишних килограммов, он оставался тем же бесстрашным, настойчивым нокаутёром и в жизни, рациональным, не расходующим силы зря, но идущим вперед до конца, до победы. Или до поражения. Не тогда, а теперь – тем более, он не слушал и не терпел чужих указаний и советов. Да в них как бы и не было смысла. Потому что он умел и мог только одно: идти вперед. Не уклоняясь. Не отступая. Падал, наткнувшись на встречный. Были силы – вставал, а уж если не вставал… И именно это его качество – было его «коронкой». Козырной картой. Не левый хук, не апперкот, не молниеносный джебб, упрямство.
Удар ребром ладони в грудь, в область сердца, мог бы проломить ему грудную стенку, и только широкие мощные пласты двух грудных мышц погасили силу этого удара. Но он – потряс. И не только тем, что перехватило дыхание, что сердце, получив встряску, враз забилось в бешеном ритме, а нервы-струны, настроенные искусным настройщиком по камертонам в унисон, заставили задрожать все мышцы его большого организма, но и тем психологическим воздействием, что оказал этот удар, нанесенный молниеносно.
