Вой звенел.
- Ах ты ж…
- Идем, Костень, - на пороге появилась старостиха, женщина крупная, степенная. В белой ночной рубахе до пят она походила на призрака. – Идем, а то и вправду разбудишь.
- Так ведь…
- Сам знаешь, на нашем сене так спится, что ни один… - договаривала она уже шепотом, и Глеб напрягся. Как-то вот… не любил он этаких сюрпризов. – А ты орешь.
Добавила это женщина с упреком.
- Он же ж не со зла. Голодный. Небось, днем не покормили, да и вечером запамятовал?
Крякнул староста.
- И воды опять же… сейчас я ему плесну чего, пусть поест, бедолажный…
Глеб сотворил полог.
Уж очень интересно стало ему, кого там собралась кормить старостиха. Он умел ходить беззвучно, к шишиге подбираться доводилось, что уж говорить о немолодой женщине. Та долго возилась в сенях, перебирая горшки, бормоча что-то под нос, то ли супруга ругая, то ли того, воющего.
Наконец, плеснув из горшка в ведерко, она подхватила его и пошла. Она минула дом, и сарай, где обретались коровы, обошла махонький, но вполне себе крепкий с виду курятник, чтобы остановиться у зарослей малины.
- Ишь, поперла, - пробурчала, раздвигая колючие ветки. И Глеб шагнул следом.
В малине имелась тропинка, которая вывела к старой груше. А уж у корней ее Глеб и увидел решетку.
- Иду, иду… не ори так, - женщина остановилась и, опустившись на карачки, принялась развязывать веревку. – Что за напасть на нашу голову… да кабы не коровушки… кормилицы наши…
Из ямы несло тьмой.
А еще болью, гнилью и характерной вонью отхожего места.
- Фу, завтра соломки принесу…
- Кому? – поинтересовался Глеб, и женщина ойкнула, схватилась за сердце. Она охнула, покачнулась было, но упасть Глеб не позволил. Подхватил под ручку и предложил: - Сама расскажешь или как?
- К тому времени, как интересное положение девушки стало заметно, скот уже в достаточной мере переменился, чтобы гулящую не побили камнями. В деревнях живы некоторые суеверия.
…так, господин магик, она же ж с лесным человеком спуталася, - староста разводил руками и недовольно поглядывал на жену, будто именно ее полагая виноватой во всех нынешних бедах. – А они только и радые отродье свое честным людям подбросить.
Отродье сидело на цепи.
Оно было тощим.
Грязным.
И злым.
Оно скалилось одинаково, что на Глеба, что на старосту, признавая лишь старостиху с ее котелками. Оно ело из корытца, шумно чавкая и запихивая обеими руками варево из картофельных очисток и каши, щедро заправленное сывороткой.
…а еще оно было темным.
- Мы ж его честь по чести в лес носили, на три ночи. Так не забрали же ж, - староста чесал бороду, а Глеб пытался понять, что ему с полукровкой делать. Оставлять было нельзя, дар давно уже очнулся и перешел в активную фазу. Чудо просто, что малец никого не угробил. – Мы б его того, да… тогда ж что с коровками станется? Коровки-то больно ладные… а молоко-то, молоко… мед, а не молоко…
Анна слушала внимательно. Она подперла щеку рукой, и солнце коснулось бледной ее кожи, сделав ее будто прозрачной.
Над ее волосами плясали пылинки.
А неведомое растение с толстыми мясистыми листьями точно опустилось ниже, пытаясь коснуться этих волос.
- Они побоялись избавиться от мальчишки. Но и принять его не приняли. Будь он человеком, да… поговорили б люди, но и только. А вот ту, что с нелюдью спуталась, и камнями закидать могли.
…так же ж дочка… единственная… как же ж… мы же ж… свадебку в том годе… вона, дом тут поставили… коровок дали…
