Именно из-за гиббонов я не слышу, что отец зовет меня, пока он не оказывается передо мной.
– Кара! Кара!
На нем зимний комбинезон, тот, что висит на суку снаружи трейлера и никогда не стирается, потому что волки узнаю́т отца по запаху. Я сразу понимаю, что он был в стае и делил с ними трапезу, потому что вижу остатки крови на кончиках длинных волос, обрамляющих лицо. Обычно он исполняет роль миротворца, то есть к туше его допускают после вожака и перед телохранителем. За этим так странно наблюдать. Обеденное время в стае похоже на бои гладиаторов. Все волки в готовности рассаживаются вокруг туши и едят в определенное время от определенной части животного. Под рыки, ворчание и щелканье зубами каждый волк, и мой отец в том числе, защищает свою часть добычи. Сначала он ел сырое мясо, как волки, но со временем от такой диеты начались проблемы с пищеварением, и теперь отец готовит кусочки почек и печени и носит их под комбинезоном в пластиковом пакете. Каким-то чудом он ухитряется спрятать их в разрезанное брюхо теленка и есть, как все волки, а они не замечают подлога.
Тревога на лице отца разглаживается.
– Кара, – повторяет он, – я думал, что потерял тебя.
Я пытаюсь встать, сказать, что сидела здесь все время, но не могу двинуться. Плед закрутился вокруг меня, и руки оказались примотаны к телу. И тут я понимаю, что это не плед, это повязка. И зовет меня не отец, а мать.
– Ты проснулась, – говорит она, глядя на меня сверху вниз с вымученной улыбкой.
Судя по ощущениям в плече, на него уселся слон. Я хочу что-то спросить, но слова на вкус обернуты ватой. Внезапно надо мной склоняется другое лицо, женское и мягкое, как тесто.
– Если тебе больно, – говорит оно, – нажимай.
Женщина вкладывает в мою руку маленькую кнопку. Я мигом нажимаю ее большим пальцем.
Хочу спросить, где отец, но сразу же засыпаю.
Мне снова снится сон, я в этом уверена.
Отец в комнате, но это не мой отец. Этого человека я видела только на фотографиях, трех снимках, которые мать прячет в комоде для белья, под вельветовой подкладкой ящика, где лежит жемчуг ее бабушки. На всех трех снимках он обнимает мать за талию. С короткими волосами он выглядит моложе и стройнее.
Эта молодая версия отца удивленно смотрит на меня, будто мой вид поражает его не меньше.
– Не уходи, – еле слышным выдохом произношу я.
В ответ он улыбается.
Вторая причина, почему я уверена, что сплю. На этих старых снимках отец всегда выглядит счастливым. Если подумать, они с матерью оба выглядят счастливыми. Я видела их такими только на фотографиях.
Я просыпаюсь, но продолжаю притворяться спящей. Двое полицейских стоят в изножье кровати и беседуют с матерью.
– Нам необходимо поговорить с вашей дочерью, – настаивает полицейский, – чтобы составить картину аварии.
Я пытаюсь догадаться, что же им сказал отец. Во рту становится неприятно сухо.
– Вы же сами видите, что Кара сейчас не в состоянии отвечать на вопросы.
Голос матери очень сух. Взгляды трех пар глаз прожигают меня, как пламя – бумагу.
– Мэм, мы понимаем, что ее здоровье сейчас важнее всего.
– Если бы вы это понимали, вас бы здесь не было.
Иногда я смотрю передачу «Закон и порядок». Мне прекрасно известно, как благодаря микроскопическому кусочку облупившейся краски скрывающий правду преступник может получить пожизненный срок. Но я не знаю: полицейские пришли, потому что так заведено при каждой аварии? Или им что-то известно?
