На лбу выступает пот, сердце бьется чаще. И я понимаю, что больше не получится притворяться спящей. Мой пульс строчкой бежит по монитору рядом с изголовьем кровати, у всех на виду. От понимания этого только хуже. Я представляю, как растут под удивленными взглядами цифры.
– Неужели вы действительно думаете, что ее отец намеренно пытался разбить машину? – спрашивает мать.
В палате повисает недолгая тишина.
– Нет, – отвечает полицейский.
Сердце колотится так быстро, что в палату вот-вот ворвется медсестра с криком: «Код синий!»
– Тогда зачем вы вообще сюда пришли? – спрашивает мать.
Я слышу, как шуршит одежда полицейского. Сквозь опущенные ресницы я вижу, что он протягивает матери визитную карточку:
– Не могли бы вы позвонить, когда она проснется?
Их шаги эхом разносятся по коридору.
Я считаю до пятидесяти. Считаю медленно, добавляя «Миссисипи» после каждой цифры. И только потом открываю глаза.
– Мам? – говорю я; голос состоит из углов и скрипов.
Мать сразу присаживается на край кровати:
– Как ты себя чувствуешь?
Плечо все еще болит, но гораздо меньше, чем раньше. Свободной рукой я дотрагиваюсь до лба и чувствую опухшую кожу и швы.
– Разбитой, – отвечаю я.
Мать тянется к моей руке. На пальце у меня зажим, сквозь кожу просвечивает красный огонек. Как у И-Ти из фильма «Инопланетянин».
– Ты попала в аварию и сломала плечо, – объясняет мать. – В четверг ночью тебе сделали операцию.
– А сегодня какой день?
– Суббота.
Получается, пятница полностью выпала из моей жизни.
Я пытаюсь сесть, но оказывается, что это невозможно с одной рукой, плотно примотанной к телу.
– Где папа?
По ее лицу пробегает тень.
– Нужно сказать сестре, что ты проснулась…
– Он жив?
К глазам подступают слезы.
– Я видела рядом с ним парамедиков, а потом они… они…
Я не могу закончить фразу, потому что внезапно и скрытность, и взгляд матери, и галлюцинация с явлением молодого отца складываются в одну картину.
– Он умер! – в ужасе шепчу я. – И ты не хочешь мне говорить.
Мать сильнее сжимает мою руку:
– Отец жив.
– Тогда я хочу его увидеть!
– Кара, ты сейчас не в том состоянии…
– Черт возьми, дай мне повидаться с ним! – кричу я.
Во всяком случае, крик привлекает внимание. В палату вбегает женщина с больничным бейджем, хотя на ней нет белой сестринской униформы:
– Кара, тебе нужно успокоиться…
Женщина – маленькая и хрупкая, как птичка, а ее черные кудряшки подпрыгивают на каждом слоге.
– Вы кто?
– Я Трина. Меня прислала к вам социальная служба. Я понимаю, что у вас есть вопросы…
– Есть. Как вам такой вопрос: я вся замотана бинтами, словно Тутанхамон, а мое лицо наверняка похоже на чудовище Франкенштейна из-за шрамов; мой отец, скорее всего, в морге, и как мне успокоиться? Ваш ответ?
Мать с Триной обмениваются взглядами, передающими секретный код. Так я понимаю, что они говорили обо мне все то время, пока я лежала в беспамятстве, напичканная лекарствами. Я уверена только в одном: если они не отведут меня к отцу, где бы он ни был, я доберусь туда сама. Доползу, если придется.
– У твоего отца тяжелая травма головного мозга, – говорит Трина.
Таким тоном обычно сообщают, что, согласно всем прогнозам, ожидается очень холодная зима или что пора поехать в мастерскую и заменить шины. Как будто тяжелая травма головы – всего лишь заусенец.
– Я не понимаю, что это значит.
– Ему сделали операцию, чтобы убрать отек в мозгу. Он не может дышать сам. И он все еще без сознания.
