Мальчик умоляюще посмотрел на продолжавшую сидеть за письменным столом свою молодую, красивую бабушку.
– Ну, иди, прокатись метров триста. И сейчас же сюда! – разрешила она.
Мальчишка был счастлив, а Константин Константинович, оказывается, взял его для того, чтобы, прокатив в кабине отпущенные бабушкой триста метров, всучить ему тяжелую сумку с тушенкой и отдельно бутыль со спиртом.
– Дотащишь?
– Не-а! – Мальчишка попробовал приподнять сумку.
– А ты вот что, – посоветовал Грищук, – ты часть заховай вот за кусточком, – указал он на пыльный придорожный куст с полуоблетевшими листьями, – заховай за кусточком, вон в ямочке, жухлой травой притруси, замаскируй, а то тащи. Понял? – Грищук помог поставить тяжеленную сумку в приямок за кустом бузины. – Понял?
– Ага, – согласился Ванек. – Дядь, а можно я хоть одну банку дам Ксеньке?
– А кто такая Ксенька? – спросил Грищук.
– Ну девчонка, – покраснел Ванек, – через два дома в соседках у меня. А то они с бабкой голодные, как хуже собаки. И Ксенька кашляет всегда. А тушенка, может, ее вылечит.
– Понял, – сказал Грищук. – Если от души, то обязательно вылечит. Дай Ксеньке две, а хочешь, три банки.
– Ой, спасибочки вам, дядечка!
– Все на окопах, а чего твоя бабуля не на окопах? – спросил Грищук с живым интересом к красавице Глафире Петровне.
– Тю! – удивился белобрысый Ванек. – А как же она туда дойдет, она ж безногая.
– Как?! – побледнел Грищук, и краска стыда залила его большое лицо с толстыми черными усами.
– Обнакновенно. Еще зимой, когда всех на окопы гоняли. У-у, далёко, аж не знаю куда! Там ей и оторвало бомбой одну ногу до колена, а правую перебило, она хоть и есть, та нога, но не ходит. Бабуля у меня на костылях. А незнакомых она стесняется, костыли сразу на пол кладет, за стул, и сидит за столом, а их не видно.
Грищук не нашелся что сказать, легонько, ласково подтолкнул мальчика в спину: дескать, иди, милый… Залез в кабинку, и Коля тронул машину в обратный путь.
– Разобрались? – спросил Коля.
Грищук только кивнул, говорить ему не хотелось. Так и проехали они всю дорогу до госпиталя молча.
Сашенька и Адам в кузове не слышали разговора мальчика и Грищука. Им было не до разговоров. Они сидели на своем топчанчике, тесно прижавшись друг к другу, и молчали, не в силах высказать словами все те бурные чувства, что переполняли их сердца.
Когда приехали на место, Грищук робко постучал в борт.
– Открывай! – крикнул Адам.
Константин Константинович приоткинул брезент.
Никогда в жизни, ни раньше, ни позже, не видела Сашенька, чтобы человек так радовался чужому счастью. Грищук сиял от восторга.
– Прокрутили мы дельце, эх! Поздравляю!
Адам и Сашенька молча кивнули ему, продолжая сидеть, прижавшись друг к дружке. Грищук посмотрел на них внимательно и понял: третий лишний.
– Так, ребятки, – сказал он глухо, – машину задраивайте, но к вам и так никто не сунется. Я специальный пост выставлю! – С тем он опустил брезент, и они остались одни.
– Здравствуй, моя жена! – чуть слышно сказал Адам.
– Здравствуй, мой муж! – как эхо, отозвалась Сашенька.
