В стыдливом восторге я высовываю кончик языка ровно настолько, чтобы был виден пирсинг.
— Ох… Ё… — Виталик реально под впечатлением. — Когда ты сделала?
— Летом.
— И как? Не мешает?
Пожимаю плечами.
— Да нет. Привыкла.
— А сосаться норм?
После столь откровенного вопроса и долгого взгляда на мой рот спереди, между ребер, становится очень жарко и волнительно.
На несколько мгновений замираю – набираюсь решимости для того, чтобы посмотреть Виталику в глаза.
— Я… М… Не знаю… — жалко бормочу на выдохе.
— А хочешь узнать?
Боже.
В его хриплом голосе, в расширенных зрачках, в том, как он смотрит на мои губы столько подтекста, что я воспламеняюсь. Только одного Виталика вижу, периферийно – сплошной блюр.
— Вит…
Даже пискнуть не успеваю, как на меня обрушиваются теплые губы, а следом настойчиво – язык.
Учитывая, что это мой первый поцелуй в жизни, я забываю, как дышать. Глаза сами собой закрываются.
— М-м-м… Соленая… — Оглушенная, заслушиваюсь его тихим бархатистым тембром. Кажется, что все голоса в кабинете смолкли. Медленно поднимаю ресницы. Между ними сейчас радуга, столько искр и разноцветного тепла – что-то сказочное. — Не прячь язык… — С дрожью осознаю, что губы Виталика находятся в сантиметре от моих. — Если ты начнешь им двигать и расслабишься, мне понравится еще больше… Давай…
Пробую сделать вздох. Судорожно выдыхаю. Но воздушная струя натыкается на преграду. Виталик снова приникает к моим застывшим губам: нежно ласкает, проводит языком, раскрывая их…
Я слышу смех и улюлюканье. Кто-то освистывает мой второй поцелуй.
Резко отрываюсь от губ Виталика.
И на смену самым волшебным чувствам приходит дикий стыд.
Выскочив из-за парты и опустив голову, я несусь между рядами. Мой позорный побег заканчивается столкновением. Я врезаюсь в кого-то, отталкиваю его и бегу прочь несмотря на то, что звенит звонок на урок.
5. 5
Егор
Получив уведомление об успешно проведенной транзакции, я выхожу из мобильного приложения банка и достаю сигареты.
В кованой беседке под навесом дикого винограда чувствуется прохлада. Где-то улицей ниже лениво брешет собака. Тусклый светильник под крышей атакует огромная моль, раскидывая в пространстве мельтешащие тени. Пахнет остывающим городом: асфальтом, крышами, комбинатом.
Сделав затяжку, я бросаю зажигалку на широкий стол из грубо обтесанных досок. Ставлю пепельницу чуть ближе, веду ладонью по столу. На коже остается пыль с примесью окалины – обычное дело для нашего Левобережного района, и мелкие опилки.
Без должной обработки, под действием влаги и перепада температур древесина столешницы потемнела и потрескалась. Найти бы сейчас рубанок и содрать испорченный верхний слой, потом пройтись наждачкой и загрунтовать; немного неводной морилки – и был бы другой вид. Но, полагаю, соседи отца не оценят моего порыва заняться реставрацией уличного стола в первом часу ночи. Мне же слишком непривычно сидеть без дела, как и коротать ночь в городе, где я родился.
Пока ехал в такси по знакомым улицам, по мосту через Урал, перемещаясь из Европы в Азию, понял, что совсем отвык от Магнитки. Хотя южанин из меня так и не получился. Менталитет остался наш, уральский – сплав сдержанности, порой до суровости, терпеливости и низкой толерантности к чужому мнению. Правда страсть к металлу пробудил во мне мой дед по матери – кузнец от бога и человек, которому я многим обязан.
В первые недели жизни в Армавире, где я окончил школу, дед звал меня Молчуном. Как и отец, я интроверт, не любитель трепаться без лишней необходимости.
