Предстоял трудный разговор о планах на будущее.
Трудный он был потому, что Глеб – человек принципиальный, всегда и во всем полагавшийся только на собственные силы, намерен был продолжать учёбу только в Москве. В лучшем из университетов мира – МГУ. Эта непоколебимая позиция была сформирована в нём любимым и многоуважаемым дедом, возглавлявшим один из научно-исследовательских институтов, близким другом Курчатова. Не Игоря Курчатова, которого весь мир называл «отцом» советской атомной бомбы, а его брата – Бориса Васильевича Курчатова, который был одним из основателей в нашей стране радиохимии. Вместе с дедом они учились у легендарного Иоффе. Это было предметом особой гордости их семьи. Отец Глеба был тоже учёным с мировым именем и руководил одним из отделов дедовского института, занимаясь вопросами радиоэкологии. И отец, и дед были людьми старой закваски, патриотически-настроенными, ярыми и убежденными противниками утечки мозгов.
– А, кто будет двигать нашу науку? Где родился, там сгодился! – трудно и бессмысленно спорить с мудростью предков. На том стоит, и стоять будет русская земля!
Дмитрий же Борисович предлагал сыну учёбу в Сорбонне, и, разумеется, зная, что для Бориса будет трудно жить вдали от дома и уж почти невозможно без его «сиамского близнеца», как они с женой называли Глеба за глаза, пообещал Борису похлопотать и за Глеба тоже.
Вопрос решился положительно. Об этом он и пришёл доложить юным баловням судьбы. Дело было за малым: они с Борисом должны были убедить Глеба ехать вместе. Борис очень боялся этого разговора, поэтому они заранее сговорились, что отец разделит с ним эту ношу. Но в глубине души Борис надеялся, что Глеб возьмет хотя бы тайм-аут для раздумья, и все, хорошенько взвесив, отбросит упрямство и трезво посмотрит правде в глаза. А Правда была соблазнительно прекрасной – получить возможность не только учиться в одном из престижнейших учебных заведений Старого Света, но и посмотреть мир, выйти на абсолютно новый уровень и в жизни и в карьерном росте после окончания учёбы. Для себя он твёрдо решил ехать в Париж, во что бы то ни стало. Идти на поводу у старорежимного Галибина – старшего он не собирался.
– Ну, что, друзья мои!!! – Дмитрий Борисович старался казаться спокойным и невозмутимым.
Однако излишне бравурные нотки в голосе выдавали его внутреннее напряжение.
– У меня для вас прекрасная новость. Над вашими светлыми головами взошла счастливая звезда. Момент истины настал!
На журнальный столик упали красочные проспекты с фотографиями старинного здания парижской академии.
– Здесь расположен кампус Жюссье. Ну, это, конечно, в том случае, если вы остановите свой выбор на изучении физики в университете Пьера и Марии Кюри. Если же ваш выбор падёт на такие предметы как молекулярная биофизика или микробиология, то придётся ехать в Марсель. Но всё равно, это тоже составная часть великой Сорбонны.
Дмитрий Борисович от волнения говорил слишком быстро, намного быстрее обычного. Ему было досадно, что вместо того, чтобы выслушивать слова благодарности ему приходится уговаривать, не какого-то стоящего туза, а этого желторотика, пусть даже и близкого друга сына, хотя он понимал, что именно от Глеба теперь будет зависеть душевное спокойствие его семейства.
Глеб быстро раскусил трюк с заранее заготовленным экспромтом. Одного беглого взгляда на Бориса ему было достаточно, чтобы это понять.
