Ближе к закату многие студенты заговорили о том, чтобы продолжить демонстрацию у здания парламента. Другие предложили снести гигантский памятник Сталину, который уже много лет стоял в центре Городского парка, с неизменной усмешкой глядя на Будапешт. Дьердь и Анико держались за руки, и поток людей нес их назад, на другой берег реки, к Парламентской площади.
– Как думаешь, что предпримет правительство? – спросил Дьердь.
– Подаст в отставку. Им придется.
Размер толпы, собравшейся на площади у парламента, пугал. Сотни тысяч – казалось, будто миллионы – осаждали старинное государственное здание с готическими башнями. Они скандировали имя Имре Надя[63], требуя вернуть к власти единственного правителя, которому они доверяли – и которого годом ранее благодаря русским сместили с его поста.
За вечером пришла ночь, а вместе с ней – пронзительно-холодный ветер. Но многие сделали факелы из газет и брошюр и, держа их в руках, продолжали выкрикивать имя Надя.
Вдруг, совершенно неожиданно, на балконе появилась худощавая фигура. Шепот голосов волной пронесся в толпе, превратившись в отражающийся эхом крик: «Надь! Это Надь!» Немного скованно из-за переполнявших его эмоций свергнутый правитель поднял руку, призывая к тишине.
– Он что, сошел с ума? – удивился Дьердь. – Машет руками, как ненормальный.
Но спустя мгновение все стало ясно: он дирижировал толпой, распевающей национальный гимн. Это было поистине гениально!
Затем Надь исчез так же быстро, как и появился. Толпа – взволнованная и ликующая – начала расходиться. Интуиция подсказывала им, что этой ночью больше ничего не случится. По крайней мере, не на Парламентской площади.
Дьердь и Анико были на полпути к университету, когда услышали выстрелы. Они взялись за руки и побежали к бульвару Музеум. На вымощенных булыжником улицах теснился народ – взволнованный, любопытный, напуганный.
Когда они добрались до парка Музеум, слезоточивый газ еще не рассеялся. Анико достала платок и прижала к лицу. У Дьердя начало жечь глаза. Какая-то девушка билась в истерике и кричала, что тайная полиция поубивала беззащитных людей.
– Мы сами убьем этих ублюдков, всех до одного! – рыдала она.
– Черта с два, – прошептал Дьердь девушке. – Поверю в это, только когда увижу хоть одного из них мертвым.
Он схватил Анико за руку, и они побежали дальше.
Не пробежав и квартала, они в ужасе замерли – на фонарном столбе висел агент тайной полиции. Точнее, оставшееся от него кровавое месиво. Дьердя затошнило.
– Дьюри, – сдавленным голосом произнесла Анико, – но ведь все знают, что они творили с заключенными…
Через пару улиц они увидели еще два трупа агентов госбезопасности.
– Боже, я не могу на это больше смотреть.
– Идем, я отведу тебя домой, – сказал ей Дьердь.
– Что ж, yompetz, как вижу, тебя еще не арестовали.
Было почти пять утра. Усталый Иштван Колоджи сидел у радио и нервно курил. Марика кинулась обнимать своего брата.
– Дьюри, ходят ужасные слухи, я боялась, что с тобой что-то случилось.
– Забудь о слухах, Марика, – перебил ее отец семейства. – Правду только что сказали в новостях.
– Правду? – спокойно спросил Дьердь. – И какова же эта правда по версии Радио Будапешт?
– Мелкий фашистский бунт, с которым полиция сурово расправилась, – сказал Иштван Колоджи. – А где ты был весь вечер?
Дьердь сел на стул напротив отца, наклонился вперед и с улыбкой ответил:
– Слушал Имре Надя.
