– Но я должна проверить наличие средств защиты на 36-ой подстанции. Мы туда направлялись, не так ли? К тому же это рядом с моим домом, – обиделась Алёна Игоревна.
– Чтобы проверить наличие средств защиты, институтов кончать не обязательно. Да, Борисыч? И нам, Алёна Игоревна, на базу срочно надо ехать.
– Да, нам надо на базу. Срочно. Я совсем забыл, дурак старый. Да-да, диспетчер по рации связывался, когда вы на подстанции были, – всегда готовый прийти на помощь Борисыч взглянул на часы, – м-м-м… к пяти часам, то бишь через пять минут.
Вера Владимировна, положив локти на высокий подоконник, смотрит на нескончаемый дождь и старается успокоить себя тем, что на этот раз её сынок, слава богу, не был свидетелем вчерашней сцены и что сейчас он греется под сочинским солнышком. Как здорово, думает она, что её родителям удалось отыскать там какую-то целительницу и есть надежда, что мальчик скоро будет здоров. Сейчас это главное. А с бывшим мужем она как-нибудь уладит. Может быть, попросить защиты у милиции? Но кто может запретить ему входить в квартиру? Он является её собственником. И главное, Вера никому никогда не скажет, что её бывший муж, будучи уже несколько месяцев женатым на другой женщине, приезжает за триста километров, чтобы взять её силой. Это стыдно. Почему он не оставит их в покое? Он избавил себя от обязанностей отца больного ребёнка. Он уговорил её не подавать на алименты и денег присылает мизер. Он взял всё, что они вместе заработали, перепродавая закупленную по деревням клюкву. Разве не перебирала она тонны ягод сутками, разве не засыпала ночами за рулём машины, доверху гружённой мешками, разве не стояла на базаре с раннего утра до поздней ночи? Машины забрал и одну, и вторую, оформив обе, как и гаражи, на свою мать. Теперь, похоже, пытается вынудить её сбежать к родителям и оставить ему квартиру. Но кооперативная квартира куплена на деньги её родителей. Нет, она должна выстоять ради будущего её ребёнка, ради покоя родителей и… ради того, чтобы хоть иногда видеть этого рыжего оболтуса… Нет, нет, вот это уже глупости, это пройдёт.
Горькие её думы прерывает осторожный стук в дверь.
– Да, войдите, – быстро отерев слёзы, отзывается она, продолжая смотреть в окно.
Она знает, что вошёл он, догадалась по шагам, к звуку которых уже целых три недели вопреки здравому смыслу прислушивается с замиранием сердца. Она не хочет, чтобы он видел её заплаканной и в этих нелепых очках.
– Вера Владимировна, просто позвоните мне, когда он в следующий раз появится. Так, побазарю, убивать не буду, хотя стоило бы. Обещаете?
– Да. Спасибо, – не сразу отвечает она, не оборачиваясь.
Он бесшумно выходит, аккуратно прикрыв за собой дверь, но через минуту стучит так громко, что она испуганно оборачивается. А он, просунув голову в щель, корчит потешную рожицу. И на её припухшем от слёз лице расцветает улыбка.
Нет, конечно, она никогда не сделает этого. С какой стати впутывать чужого человека в свою личную жизнь?
Но когда под её окнами в очередной раз истерично взвизгивает тормозами так хорошо знакомая ей «Нива», она бросается к телефону.
– Николай Борисыч, добрый вечер. Как там дела?
– Алё! – это уже голос Коляни. – Да, Вера Владимировна. Всё нормально. Не волнуйтесь. Я оставлю Борисыча на телефоне, сам сгоняю на 21-ую подстанцию, похоже, забыл там указатель.
– Да-да, конечно, – Вера кладёт трубку, так ничего не поняв.
