– Что это там такое было? – спросил Райнхард с такой грустью, что собеседница зарделась, щёлкая застёжками ридикюля.
– Древняя забава с солью, – холодно произнесла дама, поникнув головой, по всей видимости, занятая усилиями по сохранению самообладания. – Надо будет после выяснить, кто именно владеет информацией об этом ещё, ну, и определить отдавшего разрешение на неё.
Ужасная мысль блеснула кратчайшим всплеском – Кирхайс во время визита не тронул нигде измученное пытками тело… он даже руки держал у себя на груди, как будто что-то приходилось сдерживать ему самому… Не думать об этом сейчас! – с жарким апломбом прирождённого командира приказал себе молодой маркиз. Нужно было побыстрее и очень нежно обнять девушку, прижать к себе как можно крепче. Вот так, теперь немного успокоить, как перепуганного ребёнка…
– Не надо плакать, – со всей нежностью старшего проворковал Райнхард, – я ведь цел и с Вами, моя дорогая. Можете напоить меня ещё сидром или кофе, я не обижусь, – ласково прошептал он, продолжая гладить её волосы и упорно стараясь не стонать. – У нас ведь почти два часа, нет?
Похоже, усилия были вполне оправданны – рыдания ей сдержать удалось… Ах, какой крепкий поцелуй в щёку, отлично, но мне этого уже мало… Вот так, наконец-то, по-настоящему… Ох, запьянел, лоботряс, сейчас меня опять унесёт, как только что… Ах, так даже круче, чем ночью от откровенного сна, прекрасно. Нет, я хочу ещё, хоть раз, ну же, поцелуй меня ещё раз, да, и просто не выпускай из рук, просто придержи… Да!!! Да, всё, дай мне немного отдышаться. Драгоценная ты моя, как хорошо, что ты не понимаешь толком, от чего я отдыхаю. Ты у меня лучше всех, правда, не сомневайся. Молчишь? Какая умница, тут ничего не надо говорить, да…
Сколько минут прошло в этом тихом молчании, Лоэнграмм не интересовался, замерев от счастья. Когда Хильдегарде прошлась платком по его вспотевшему лбу, он только слабо улыбнулся. Он не хотел сам прекратить этот момент, который сейчас был для него самым счастливым эпизодом его жизни, потому что знал, что ему и так помешают, и скоро. Так и произошло.
Дверь камеры распахнулась, чтоб пропустить рослую фигуру посетителя. Райнхард предпочёл глянуть на него сквозь ресницы, и эгоистично не захотел открывать глаза. Бурную радость демонстрировать сил не было, хотя вскочить очень хотелось, а значит, разумней всего сдержаться.
Серьёзный офицер смотрел именно на него с напряжённым вниманием, почтительно не приближаясь дальше пары-тройки шагов.
– Как он? – тихо спросил вошедший у девушки.
– Идти не сможет, хотя в сознании, – почти прошептала в ответ та.
Райнхард наконец смог успокоиться и открыл глаза.
– Пауль, мне колени и спину трогать нельзя, иначе я заору, – будничным тоном объяснил он. – Так что носилки тоже не помогут.
– Ерунда, донесу и без них, – хозяйским тоном проворчал Оберштайн. – Готов или ещё не торопишься?
– Можно, – Райнхард пожалел, что плечами двигать ещё не получается… – Спасибо, что пришёл, кстати.
– Чепуха, от тебя я благодарности слышать не желаю, – фыркнул в ответ гость тоном старого друга. – Держись, это ненадолго, – его движения были столь аккуратными, что ни разу вскрикнуть от новой боли так и не пришлось. Повиснув вниз головой на плече своего советника, Райнхард нашёл забавным появившееся откуда-то желание заснуть и замер в спокойствии.
Пирог Аннерозе, принесённый Кирхайсом накануне да так и оставшийся не открытым, был найден в пустой камере через полтора часа палачом, который прибыл по душу её пленника, о чём и предупреждал тюремный врач перед своим уходом. Однако, прежде чем поднять тревогу, этот гость решил сперва побаловать себя сладеньким… Тревогу поднять он так и не смог, рухнув вскоре на пол камеры мёртвым.
