Одушевляющая связь - страница 14

Я часто возвращаюсь к Янушу Корчаку и мысленно проживаю вместе с детьми, сделавшими счастливой его жизнь. Мне близка судьба Анны Франк. И совсем недавно я ощутила какие-то реальные по датам временные параллели между нами. Анну Франк нацисты увели из мира её тайной комнаты в тот же день, за несколько лет до моего появления в этом мире. Тогда же, 5 августа были уведены дети Корчака.

Понимаете, не обладая внутренней глубиной сопереживания уже былого, нельзя оценить значимость живущего сегодня. Тогда вообще упускается возможность видения проблемы детства и взросления, осознание перемен.

– Эти перемены тревожат?

– Да, и особенно, если говорить о детях. Дело в том, что наши подростки живут в подростковом мире взрослых людей. И конфликт неисчерпаем.

– Разве так было не всегда? Проблема отцов и детей…

– Да, была всегда, но сегодня она звучит иначе. Я не историк, но, как мне кажется, такое состояние подростковости рождено 20-ми годами. Вместе с волной смертей, репрессий, эмиграций ушло знание корней и вершин человеческого роста. Исчез опыт достижения вершины человеческого Пути, и сама она или приземлилась, или как-то фатально сдвинулась.

Тогда это было только сужение, параллельно существовала ещё не выведенная социумом часть взрослых людей, осознающих и себя, и свою связь с миром. Но они уходят, и «возрастное равновесие», ими удерживаемое посредством величайшего напряжения духовных сил, стремительно нарушается.

Некоторые, конечно, сумели чудом вырасти, вопреки устоявшимся нормам и ожиданиям. Они как яблоки, созревшие в тени, и дети их – плоды из того же сада, с проблесками солнца.

Осознанное взросление представляло собой коммунарство, пытавшееся выйти за рамки всеобщей ограниченности. Детей учили рефлексировать, а это явный признак взросления. Разумеется, такие островки вызывали недовольство остального «моря». Мне запомнилась одна из юбилейных конференций «коммунаров», на которой Анатолий Викторович Мудрик говорил про всё те же двадцатые годы. Гуманитарная среда сужалась, и художественная рефлексия постепенно была утрачена, а вслед за ней исчез и опыт работы над внутренним миром.

– Вы думаете, что родовые черты нашего прошлого устойчивы настолько, что аукаются у современных подростков? Ведь они родились уже в эпоху перемен.

– Вот именно, перемен. Мало того, на рубеже эпох, формаций. Они родились в зыбкости, получив комплекс духовных детдомовцев, у которых нет прошлого. У них нет опоры на удачу предшественников, за счёт которой возможно устраивать своё сегодняшнее бытие. У них нет будущего, которое отметено скепсисом беседующих на кухне родителей.

– А о чём беседуют родители? Память пластична и сохраняет то, что выгоднее помнить. Родители вспоминают юность, которая не может не быть прекрасной. Родители родителей чтят собственный жизненный подвиг…

– Какая-то косность сковала два поколения и научила детей небрежному нравственному проживанию, обращению к нравственности для внешнего слушателя. И рядом с этим – опыт бросания всего, что не выходит доделать сразу с чувством и умом (поскольку эмоциональная и глубинная посвящённость ему отсутствует). Как некогда и навсегда брошенные сотни строек, больниц, целые железнодорожные ветки…