Елова открыла глаза.
– Ты! – сказала она Милаве, и все в избе ахнули. – Тебя выбрала Оборотнева Смерть! На тебя будем упыря манить. В тебе жизнеогонь особый, чистый и яркий, ты ему по вкусу придешься.
Вмала и Спорина запричитали, словно Милаву выбрали в жертву Ящеру в засушливый год. Лобан и Брезь переглянулись, нахмурились. Им было страшно за дочь и сестру, но с ведуньей не поспоришь – ее устами говорят боги и предки.
– Да не бойтесь! – снисходительно утешила их Елова. – Оборотнева Смерть выбрала, она же и оборонит. Чуры не дадут такой ладной девке пропасть.
Когда Елова с рогатиной вышла, Брезь подсел к Милаве и обнял ее.
– Не бойся! Он тебя не тронет, – утешал он побледневшую сестру. – Я сам с мужиками попрошусь и тебя в обиду не дам.
– Я не боюсь, – нетвердо ответила Милава. Она очень боялась, но хотела успокоить родичей. – Ведь кому-то же надо… И Бебря, и Оборотнева Смерть… Я не боюсь…
– Потому она и оборотню чуроборскому приглянулась! – сказала Спорина. – Видать, она всей нежити по вкусу. Ох, не до добра это доведет!
– Не каркай! – оборвал ее Брезь. – С твоим норовом и упырь жрать не станет!
Вмала полезла в ларь, вытащила несколько старых, от прабабки оставшихся оберегов и все их навесила на Милаву. Чурам она зарезала белую курицу и бросила ее в печку, в каждый угол поставила по плошке молока, бормоча молитвы. Если уж так нужно для рода, то пусть чуры получше берегут ее младшую дочку.
* * *
На другое утро Вешничи поднялись на заре. На маленьком родовом святилище перед идолами чуров разожгли костер, зарезали трех белых петухов, их кровью обмазали идолов и клинок Оборотневой Смерти. Привели Милаву. Она была наряжена как невеста: в белой, красными узорами вышитой рубахе под меховым кожухом, с красным поясом, с нарядным венчиком на голове поверх платка. Она была бледна, но внешне спокойна, хотя внутри у нее все дрожало, дыхание теснилось, руки и ноги были слабы и холодны. Женщины причитали, словно отдавали ее замуж в чужой род или даже в жертву гневным богам. Милаву поставили перед ликами чуров, и Берестень, поднимая руки к небесам, просил богов и предков не оставить без защиты их внучку. Милава крепко сжимала в руках костяную фигурку женщины-медведицы, самый старый в роду женский оберег, бывший даже старше Оборотневой Смерти – бабка Ветоха дала ей Мать-Медведицу на такой случай. Уж если она не защитит, то больше надеяться не на что. Милава от страха сама не понимала, что с ней делается, а просила богов только о том, чтобы все кончилось поскорее.
Настал полдень, из своей избушки пришла на займище ведунья, пора было отправляться. Брезь просился пойти с сестрой, но старейшина ему не позволил – бой с упырем был делом для зрелых мужчин, а не для неженатого парня. Рогатину нес Бебря, самый крепкий мужик в роду. С ним шли еще два мужика – Корец и Спожин.
Вдруг мальчишки, которые сидели на тыну и высматривали упыря, дружно завопили и замахали руками, а семилетний Зайча чуть не слетел на землю.
– Неужто сам подвалил? – заговорили мужики. – И славно, недалеко ходить! К дому ближе – легче!
– Люди едут! Чужие! – орали мальчишки. – Много!
Услышав о чужих людях, сам Берестень побежал к воротам и выглянул наружу.
– Княжьи люди! – воскликнул он, вглядевшись в отряд, показавшийся со стороны Белезени. – Позабыли мы – ведь время дани! Ох, не ко времени как нелегкая принесла!
