–Приду.
–Вы с ней где-то встречаетесь и вместе идёте?
–Нет, сами по себе.
Злата захныкала, и мать бросается к ней:
–Сейчас мы с тобой в больничку пойдём…
Я остро чувствую себя преступницей и спешу уйти. Весь день на душе тяжёлый осадок…
***
Любезную я нагоняю на лестнице. На лифте мы никогда не поднимались. Подъезд был окрашен в тёмно-голубой цвет, между площадками – белые двери, запертые на ключ, – общие балконы для сушки белья.
–Надо же, вместе сегодня пришли, – ехидно заметила Света.
Наверное, Проповедница успела на меня нажаловаться.
Я вспоминаю свои семнадцать лет,– о, этот изумительный возраст, уже не детский, но ещё не взрослый. Какой же я была дикой, потому что жила в изоляции, не общалась людьми, поэтому не могла социализироваться! Какой бы не была плохой Любезная, но разве я лучше, когда два раза по-дикарски бросила её посреди улицы, не попрощавшись, собираясь встретиться вновь!
Мне велят идти в комнату, а сами закрываются в прихожей, где о чём-то яростно шепчутся,– наверное, о выборах, или моём побеге. Входят молчаливые, мрачные, со мною держатся холодно. И я понимаю, что о подписях говорить не стоит.
…Два года тому назад, когда были парламентские выборы с огромным количеством избирательных блоков, к нам приходил какой-то одномандатник,– собирать подписи. И мама, такая подозрительная, везде видевшая маньяков и насильников, в дом его не пустила, но… вынесла ему свой паспорт, где он переписал с него данные за закрытой дверью.
И тогда я сказала:
–Я в прошлый раз от вас убежала, – не могла вспомнить, выключила ли утюг. Вы уж простите меня!
–Да,– то ли поверила, то ли нет, Любезная, – я остановилась, чтобы дать женщине трактат, а потом смотрю, машины пошли, а ты уже за угол сворачиваешь. Только вот что, Аллочка: мы всё никак не можем взять молитву, потому что это можно делать только в юбке, а ты у нас в брючках. Ты в следующий раз либо юбку надень, либо её с собой возьми.
–Значит, для молитвы можно и поверх штанов надевать?– удивлённо спросила я.
–Да, Аллочка. Это дома ты можешь, как хочешь ходить, и в шароварах, и в…
–Да у нас климат такой, что можно только в брюках ходить, – вступается Света.
–Ну как же, как же?! Вон же я, я – в рейтузах! – и гордо вытягивает ноги в серых штанах со штрипками, под неизменной шестиклинкой.
–Да,– вспомнила я Ветхий Завет,– «на женщине не должно быть мужской одежды, а на мужчине – женской. Это – мерзость».
–Ах, ты читала! Умница!
Да, я полюбила Библию, но для меня это была просто философия, красивые древние тексты. Но как меня сектанты приучили читать её неправильно, так я и не смогла переучиться. Перелистывая наобум её тончайшие папиросные страницы, я подобрала и подходящее имя для Проповедницы, потому что называть просто Раей женщину, годившуюся мне в бабушки, пусть и совершенно сумасшедшую, я не могла позволить себе даже в мыслях.
–Так значит, в брюках проповедовать нельзя? – озабоченно наморщив лобик, беспокоится Света.
–Проповедовать можно только в юбке, но если на тебе сверху надето пальто, но можно и в брюках.
И мне выдают неизвестно для какой полезной цели сшитый в трубочку кусок пунцовой материи, такой тесный, что я не могу ногами пошевелить.
–Ну, это– комедия!– раздражается Света.– Может быть, тебе халат дать?
–Не надо! – запретила Проповедница.
И я по примеру наставниц, старой и молодой, сцепляю руки и склоняю голову на грудь. Для молитвы мы не встали, вальяжно развалившись на диване.
