Да и цена оказалась «невелика» – надобно было лишь душу свою продать.
Помню, как в последнюю ночь целовала тебя до зари; как молила остаться, не уходить; как лицо прятала на твоей груди – «поговори со мной, милый, поговори»; ложь, увы, была у тебя в крови.
Помню, как ветер отнес тебе мой безнадежный крик: «Не позабудь меня, милый, не позабудь – молю».
«Я, милый, тебя люблю».
***
Воспитанный во грехе да не увидит рая,
Воспитанный во грехе с юности лжив, растрачен;
Домом его посмертным станет земля сырая,
И колокольный звон – тяжел да мрачен.
Воспитанный во грехе не знает святую истину —
«Не согреши, будь чист; вот тебе наше правило».
Грешник не знает «Бог», лишь тропы каменистые;
Воспитанный во грехе – ведомый плотским дьяволом.
Воспитанный во грехе ходит, едва дыша,
Воспитанный во грехе смертен на острие ножа.
Воспитанный во грехе – молитва, слезящиеся глаза,
Воспитанный во грехе – вечный, бессильный страх.
Воспитанный во грехе – потерянная душа.
***
у меня губы, милый, в отчаянной пустоте,
меня пальцем тронь – не соберешь костей;
я стою, душой за тебя распятая на кресте,
зарытая в преступлениях, забытая в суете.
я стою, пальцы мои в пыли и в небесном свете,
я одна, зациклена на тебе, на нашем далеком лете,
замерзшая в грусти и в серых буднях, поднятая на ветер,
вечно ненужная Золушка в своей расписной карете.
ты улыбнись мне по телефону, зови по имени,
мы забудем все беды, сотрем их ливнями,
наши дороги сошлись друг на друге клиньями;
и неважно – предали мы, любили ли…
слух мне режет твоя исчерпывающая тишь.
я тебя помню.
а ты
молчишь.
девочка, веселая, улыбающаяся, ты вошла в мою жизнь с робкой дерзостью ночника,
ты шумишь в моих мыслях громче любого моря, распускаешься краше первого подснегового цветка,
я дивлюсь нежданной меткости афродитового стрелка,
что пустил к тебе свои стрелы, и любовь разлилась по сердцу с летучестью родника.
я вижу, как утром ты, пасмурная и жадная, несмело в губы его целуешь,
ты на его лице нечто неведомое мне чертишь, по губам мизинцем любовь рисуешь,
смеешься, волосы разбросаны по спине неровно – я знаю, скоро ты и его забудешь,
ты вернешься в свой белесый дом на окраине, а я приду однажды к тебе на чай, улыбнусь, рассмеюсь – и ты мне под медленный ритм танго,
живая, родная – станцуешь…
я любила тебя как дочь, я любила в тебе сестру – ты исчезла, когда первый стрелок амура тебя нашел,
на твоем челе поцелуев пирата нежная череда, незримый шелк,
у меня все надежды рассыпаются в ассорти, разлетаются миражом,
в моем мире есть океан, разлившийся и насквозь прогнивший – он теперь твоим именем окрещен.
у тебя на душе все оттенки-цвета лазури собраны-незалатаны,
ты говоришь мне: «у меня тебе в левом грудном кармане кое-что спрятано»
и вынимаешь сердце – алое, половинчатое, золотое, нелюбовью моей запятнанное;
ты скажи мне, мальчик, что ты можешь мне дать, в чем ты можешь меня уверить?
я ведь стара как жизнь и устала как та же смерть – неужели решишься меня заклеить
снова? я совсем не из тех, кто слезами пачкает по ночам подушку и проводит душещипательные параллели.
ну, мой мальчик, ты все еще меня жаждешь, ты все еще меня любишь?
ты все еще уверенный в моей силе, в моем пыточном одиночестве, ты не боишься, что сам себя мною потом погубишь?
ты смотри, вспомни однажды мои слова – поздно станет, когда ты меня оставишь, когда ты меня осудишь.
мальчик, ты что, не видишь, я у тебя отбираю силы, я у тебя красоту краду,
