Премировать, зарплату повысить – не дождёшься. Вкатить дисциплинарное взыскание, премии лишить – это за милую душу, всегда пожалуйста.
Нужно было подниматься, но как, черт возьми, теперь смотреть в глаза Ленке? Одно дело, когда он по лесам шлялся, героя из себя строил, флору с фауной родного края спасал, другое – переспал с первой попавшейся красотулей, девятнадцати лет от роду.
Понятно, что нужно забыть, забить, сделать вид, что ничего не было. Ленка вызверится, в своём праве, но вряд ли заподозрит в измене. С кем им, уходящим в огонь, трахаться посреди тайги? Не с бурундуками же. Пашка же не собирался признаваться в измене и лёжа на смертном одре, находясь в маразме, не то, что сейчас, в трезвом уме и в твёрдой памяти.
Ударился головой о руль в тщетной попытки привести мысли в порядок, лишь перепугал мамочек на детской площадке резким звуком клаксона. Плюнул на всё, уж как-нибудь посмотрит в глаза жене, и о Марине думать перестанет, глупо потому что думать о ней, вспоминать, пытаться анализировать – что случилось, то случилось. Девятнадцать лет – не крошка. Сейчас-то Пашке девятнадцать казалось детством, сам же в бригаде числился в этом возрасте. Марина не дурочка, в университете учится, справится с разочарованием, вернее сказать, с дерьмом, в которое опустил её залётный «герой».
Выбрался из авто, хлопнул дверью, направился в подъезд. Лифт не работал, поднялся пешком. Постоял у двери, таращась на тёмный металл и глазок, вздохнул тяжело, открыл дверь.
Квартира встретила тишиной. Обычная, казалось бы, картина, Лена в это время на работе, но Пашка сразу понял, не на работе она… ушла.
Разулся, аккуратно поставил обувь на специальный коврик. Обычно, если он бросал ботинки мимо, жена орала, как мегера, после приходилось демонстративно мыть полы в прихожей, искупать вину.
Прошёл на кухню. Всё чисто, на своих местах, только холодильник пустой. Распечатанная пачка персикового сока, глазированный сырок, остатки сливочного масла – вот и всё разнообразие.
В комнате тоже убрано. Запасная зарядка от Пашкиного телефона, как и полагается, на журнальном столике у стены. В шкафу ровным рядом висят глаженые футболки, три рубашки, кажется, единственные, не поклонник он делового стиля. Бельё ровной стопкой на отведённом месте. Красота!
Полки Лены сияли чистой. Ни трусов, ни носков, ни пижам – ничего. Пуховики, правда, на месте, как и зимняя обувь. Летнее и домашнее забрано всё подчистую.
Понятно, уехала к родителям, как и грозилась, если драгоценный муж не одумается. Муж не одумался, наоборот, пробыл в лесу дольше положенного, ещё и студентку оприходовал. Не муж, а бриллиант! Сам бы за себя пошёл, если бы можно было.
Пашка упал на диван, вытянулся. Хорошо-то как, господи! Растянулся на чистом, одет в чистое, вокруг пахло домом, человеческим жильём. Мошкара не лезла в лицо, гнус не жужжал бесконечно, надоедливо, надрывно, не чирикали оголтело птицы. Райские звуки с улицы – детские крики, лай собаки, сигнала автомобилей.
Набрал номер Лены, ожидаемо не взяла трубку. Нужно ехать, мириться, вымаливать прощение за скотское поведение, за работу свою мерзкую, за характер упрямый, за всё хорошее разом.
Цветы купить, розы обязательно, непременно красные, что-нибудь сладкое. Ленка у него из разряда вечно худеющих, но от сладенького под уговоры мужа, что вовсе она не толстая, не отказывалась. Тем более, правда ведь, не толстая. Не тонкая и звонкая девятнадцатилетняя студентка, но лишнего нет и грамма.
