Последним притопал дедуля в полосатых пижамных штанах. Он обозрел куст, вокруг которого мы столпились в молчаливой нерешительности, и скомандовал:
— Боря, грабли убери!
Борька ухватил обломок рукояти и осторожно потянул. Потом ещё раз. Грабли не поддавались — то ли зацепились за что-то, то ли… Я представила себе, за что могли зацепиться грабли, и с воплем «Стой!» оттащила братца. Тем временем Аллочка, наконец, проснулась, обошла вокруг куста и хладнокровно пролезла между ним и невысокой каменной стенкой.
— Алиссандра, тащи аптечку. И побыстрее, — велела она из-под веток.
— Аптечку? — растерялась я, пытаясь сообразить, что она имеет в виду.
— Ну там, бинты, вату, спирт, йод. Короче все, чем можно обрабатывать раны. И нашатырь прихвати. Скорую не мешало бы вызвать, тут черепная травма.
— Зайка, а что, он жив? — робко спросил Борька.
— По-твоему, я собираюсь бинтовать труп? — разозлилась Аллочка. Потом ветки куста задвигались, и моя невестка пропыхтела: — Теперь можно вытаскивать. Да не стойте же истуканами!
Как уж они извлекали тело, я не видела, потому что галопом поскакала за бинтами. Несмотря на свою субтильность и кажущуюся беспомощность, Аллочка работает врачом-наркологом, а значит, вполне способна отличить живого мужика от мертвого.
По дороге я вызывала «неотложку». Дело это непростое, поэтому иногда приходилось останавливаться и орать в трубку:
— Да, травма головы… упал! С крыши упал! Срочно приезжайте, это недалеко. Ну откуда я знаю, что он в такую рань на крыше делал? Какая разница, может он лунатик. Да живой он, живой. Точно говорю, живой!
Врать, что потерпевший свалился с крыши, пришлось, чтобы не отвлекать диспетчера скорой помощи, иначе начались бы долгие объяснения по поводу куста и грабель, и времени ушла бы уйма. А так приедут и разберутся, не маленькие.
— Да, тридцать лет, Иванов Иван Петрович, — вдохновенно врала я дальше, — живет в Бляховке. Да не ругаюсь я, это деревня так называется, пригород. Зрачки… Я не вижу его зрачков, и вообще ничего не вижу, я за нашатырем бегу. И температуру не мерили, зачем нам его температура, если он с разбитой баш… головой лежит! Нет, не знаю, где он зарегистрирован, понятия не имею.
Меня всегда поражало желание дам, сидящих на телефоне «03», досконально, вплоть до семейного положения, выяснить всё о человеке, которому требуется немедленная помощь.
— Нет, трезвый, — бубнила я, — одной рукой роясь в ящике комода и выуживая оттуда пакетики с бинтами и пузырьки с зеленкой. Йода не было. — А дорога к нам хорошая, хорошая дорога, говорю, а где похуже, там объехать можно. И дом сразу заметно, двухэтажный кирпичный особняк на пригорке.
Про особняк я ввернула, чтобы настырная дама окончательно поверила, что имеет дело не с похмельными деревенскими маргиналами. Наконец вызов приняли, и я с охапкой медикаментов и чекушкой водки, прихваченной вместо спирта, помчалась обратно. Уф…
Вернувшись, я увидела Аллочку, склонившуюся над неподвижным телом, уложенным на старом байковом одеяле, служившим мне подстилкой во время принятия солнечных ванн. А попросту — для валяния в саду с книжкой.
Три поколения наших мужчин робко топтались поодаль, явно чувствуя себя не в своей тарелке.
— Вот, держи, — я вытряхнула на одеяло добычу и только после этого взглянула на раненого. Ох ты…
Парень, лежащий на моем одеяле был красив. Если бы не ссадина на лице и потеки крови на лбу, можно было бы сказать, что он был идеален. И, черт побери, именно такой тип, которые мне безумно нравятся! Широкоплечий брюнет с греческим носом, красиво очерченными губами и ямочкой на подбородке. Эта ямочка окончательно меня подкосила, и я плюхнулась на колени рядом с Аллочкой и уставилась на таинственного страдальца.
