– Чем будем мазать? – встревожился начальник.
– Бараньим салом… – ответил я спокойно.
Когда отъезжали, послышалось потрескивание кузова, в котором ворочался рассерженный начальник и сыпались комплименты в мой и Джуматаев адрес: «Раззявы, ротозеи, шляпы!..».
Полдень. Над головой – ни облачка. Солнце льет потоки ослепительного света. Походный термометр показывает 54° С. Измеряю на солнце, потому что редко приходится бывать в тени – в тени телег, когда едим.
Стоим в густой траве, в логу перед пикетом – Кара-Сор. Прибыли час тому назад, проделав ночной тяжелый переезд в 40 верст. Около возов – толпа ребятишек, баб и мужиков, сбежавшихся из соседнего аула (надо сказать, первого аула, который встретили по тракту). Глядят во все глаза, смеются, заглядывают под брезенты. Можно подумать, что впервые видят русских на дороге. Джуматай осаживает их, но это мало помогает. Смельчаки прорываются даже к самому начальнику, сидящему в короткой тени короба. Они ощупывают подошвы его сапог, усаженные толстыми блестящими гвоздями.
Степь совсем гористая. Перед нами в 20 верстах простирается голубовато-серый, как в дыму, гранитный гребень Баян-Аульских гор, закрывший весь мелкосопочник на юго-западе. Я испытываю чувство радости и гордости при виде настоящих гор. Это – не гранитные возвышенности Фридрихсгамма9, по которым я маршировал восемь лет тому назад в запасном батальоне!
Я набрасываю эти строчки, прислонившись к возу. Джуматай поит коней у колодца, а начальник строчит в клеенчатой тетради – «неофициальном дневнике», поглядывая, как мы справляемся с работой. Пишу в минуты передышек на привале, а то и в дороге – на возу, оттого дневник мой краток.
Только что пережили неприятную историю.
Джуматай возился с конями, а я пошел сооружать костер. Порубил черные, пропитанные дегтем концы злополучной оси, подбросил кизяку, зажег и только повернулся за водой, как позади вдруг затрещало, зашумело, загудело…
– Горим! Воды! Скорее!.. – кричал начальник.
Я оглянулся. От костра бежал по ветерку, заливая пышный лог, поток огня – бежал от обоза вниз и краями уже облизывал оглобли.
На помощь бросились казахи. Одни помогали оттаскивать возы, другие, похватав кошмы и брезенты и помочив их в колодце, шлепали ими по языкам огня. Поток огня двигался по руслу лога, потом, поднявшись по склону сопки, разлился ручейками и замер у вершины. Чуть в стороне стояли два стога сена, и, если бы не помощь казахов, огонь добрался бы до сена – и тогда нам не миновать серьезных осложнений с хозяином пикета.
Пожар произошел по моей неосторожности, по неопытности. Надо было сначала подготовить место для костра – обвести его канавой и убрать поблизости траву, потому что сухие степные травы вспыхивают даже от окурка, спички. Пожары гуляют потом по степи неделями. Но откуда было знать об этом мне, выходцу из районов влажного умеренного климата Европейской части СССР?!
Казенное имущество не пострадало. Пострадал лишь я один, когда с босыми ногами сунулся в огонь спасать свои ботинки.
И вот теперь я смазываю бараньим салом волдыри на пальцах ног, а начальник держит бинт и читает мне нотации.
Вчера вечером приехали в Баян-Аул и стали на окраине станицы, разбросанной у подножия гранитного хребта. Стоим, будто в оазисе среди пустыни. Контраст с дорогой, утомившей за 4 дня зноем, пылью и голым мелкосопочни-ком, резкий. Глаза отдыхают на коренастых соснах, поднимающихся прямо из расщелин гранитных скал, на озере, уходящем в темное ущелье, на зубчатой линии залесенного хребта.
