– Нежданное лакомство, – заметил он, отрывая иссохшую лапку и вгрызаясь в жёсткое, но сладкое мясо.
Леоман уставился на него в лунном свете:
– К тебе придут странные сны, Корабб, если будешь их есть.
– Духовные сны, да. Они меня не пугают, командир. Если б только не перья.
Последние слова Корабба Леоман никак не откомментировал. Он расстегнул застёжку шлема и стащил его с головы. Посмотрев на звёзды, командир восставших сказал:
– Чего мои солдаты ждут от меня? Что я приведу нас к невозможной победе?
– Тебе предначертано нести Книгу, – пробормотал с набитым ртом Корабб.
– Но богиня мертва.
– Дриджна – нечто большее, чем эта богиня, командир. Апокалипсис – это в равной степени и особое время.
Леоман покосился на него:
– Ты по-прежнему умеешь меня удивить, Корабб Бхилан Тэну'алас, – хоть я и знаю тебя много лет.
Польщённый комплиментом (точнее, словами, которые принял за комплимент), Корабб улыбнулся, затем выплюнул косточку и сказал:
– У меня было время подумать, командир. На скаку. Я много думал, и мысли мои блуждали странными тропами. Мы – Апокалипсис. Последняя армия восстания. И я считаю, что нам суждено явить миру эту истину.
– Почему ты так считаешь?
– Потому что ты ведёшь нас, Леоман Кистень, а ты не станешь убегать, как жалкая сурикрыса. Мы скачем к некой цели… Знаю, многие здесь считают, что мы просто бежим, но только не я. Только не я.
– «Сурикрыса», – задумчиво повторил Леоман. – Так в Эрлитане называют грызунов Джен'раба, которые едят ящериц.
Корабб кивнул.
– Длинных таких, с чешуйчатыми головами. Да.
– Сурикрысу, – снова повторил Леоман, – почти невозможно поймать. Они умеют проскользнуть в такую щель, куда не всякая змея влезет. Череп, будто на петлях…
– И кости, как зелёные побеги, да, – добавил Корабб, обсосал череп жабы, а затем отбросил его в сторону.
И увидел, как тот вдруг выпустил крылья и воспарил в ночное небо. Затем воин взглянул на покрытое перьями лицо своего командира:
– Питомцы из них никуда не годные. Как напугаются, сразу прячутся в ближайшую дыру, какой бы крохотной она ни была. Говорят, одна женщина умерла от того, что сурикрыса ей в ноздрю забралась. А когда они застревают, начинают выгрызать себе путь. И перья, перья повсюду.
– Что ж, думаю, в питомцы их больше никто не берёт, – пробормотал Леоман, разглядывая звёзды. – Так мы, говоришь, скачем навстречу собственному Апокалипсису? Что ж…
– Можно бросить коней, – сообщил Корабб. – И просто улететь отсюда. Куда быстрей получится.
– Это было бы неблагородно.
– Верно. Достойные создания, наши кони. Ты поведёшь нас, о Крылатый, и мы всё сумеем превозмочь.
– Невозможная победа.
– Множество невозможных побед, командир.
– Хватит и одной.
– Ну, хорошо, – согласился Корабб. – Значит, одной.
– Не хочу я этого, Корабб. Ничего этого не хочу. Я подумываю о том, чтобы распустить армию.
– Не получится, командир. Мы возвращаемся к месту своего рождения. Такая пришла пора. Пора строить гнёзда на крышах.
– Думаю, – проговорил Леоман, – тебе пора ложится спать.
– Да, ты прав. Пойду спать.
– Давай. А я здесь ещё задержусь.
– Ты – Леоман Оперенье, и всё будет по воле твоей.
Корабб отдал честь и зашагал обратно к лагерю и стае огромных стервятников над ним. «Оно и неплохо, – подумал он. – Стервятники-то выживают потому, что другие создания не выжили».
Оставшись в одиночестве, Леоман продолжал вглядываться в ночное небо. Он пожалел, что рядом нет Тоблакая. В воине-великане не было ни капли неуверенности.
