К 1869 году Печкин уже как лет десять на заслуженном отдыхе, а у трактира появился новый хозяин – знакомый нам его бывший приказчик Иван Дмитриевич Гурин. Он уже купец 2-й гильдии и живет в доме Карновича на Воскресенской площади. Бывший приказчик-то, видно, оказался не в пример деловитее Печкина, а иначе откуда у него столько недвижимости: собственный дом в Мясницкой части – в Сандуновском переулке, и в Сущевской части – в Александровском и Тихвинском переулках. И все три дома сдает Гурин внаем, а сам живет рядом со своим заведением, чтобы на работу ходить было близко.
Иван Гурин начал с того, что повесил над трактиром новую вывеску, извещавшую всех, то отныне здесь никакой не «Железный» трактир, а «Московский», да и площадь его серьезно расширилась. Трактир по-прежнему находился на втором этаже, куда вела лестница, устланная ворсистым ковром и обрамленная перилами, обтянутыми красным сукном. Гостей встречал гардероб – как тогда говорили, «раздевальня», дальше стоял прилавок с водкой и закуской.
Гурин, в отличие от Печкина, студентов уже не приваживал. Какой с них толк? Маета одна, закажут на пятиалтынный, а сидят полдня, лишь место занимают, да дым от них коромыслом – курят много. Желанными гостями стали в «Московском трактире» солидные люди – купцы всех гильдий, это к их услугам было более десяти залов да еще столько же отдельных кабинетов.
Обслуживать клиентов в кабинетах было очень выгодно. Бывало, придет такой прожигатель жизни – «Ипполит Матвеевич» – в трактир, только кошелек свой вынет, а половой, оценив его толщину, и давай клиента со всех сторон обхаживать: и то изволите, и это, а еще и пятое-десятое. И водочку носит графин за графином. Тут уж не зевай: сажай рядом за столик симпатичную девушку несложного поведения, чтобы она купца этого в кабинет увела. А там – фортепьяно. И пошло веселье, и развод на деньги. А барышня знай себе фрукты заказывает, говорит, что это ей доктор прописал. И все подороже – и ананасы, и виноград, и персики. Откусит раз, другой и обратно в вазу кладет, мол, не нравится. Другие несите, посвежее. А гостю-то уж неловко отказаться, получается, сам девушку пригласил. И шампанское рекой льется. А денежки-то идут! И вот уже хор в кабинете зазывными песнями гостей развлекает. А тем временем клиент уже дошел до кондиции. До какой? До нужной, про которую половые так говорили: «Они уже лицом в салате изволят лежать, пора выносить их». Пора и честь знать.
Тут уж все рады – и барышня, разводившая клиента на деньги и получающая до 10 процентов от счета, и половые, что не стесняются пустые бутылки в кабинет занести и выдать их за выпитые клиентом же, и распорядитель – он тоже в доле, и в случае жалобы на обсчет и глазом не моргнет. Не зря бытовала среди московских половых поговорка: «Нас учить не надо, мы и сами жульничать умеем!»
Благодаря приват-доценту Московского университета Николаю Васильевичу Давыдову (1848–1920), автору воспоминаний о Москве XIX века, мы имеем редкую возможность почувствовать себя посетителями «Московского»:
«Зала была сплошь уставлена в несколько линий диванчиками и столиками, за которыми можно было устроиться вчетвером; в глубине залы… имелась дверь в коридор с отдельными кабинетами, то есть просто большими комнатами со столом посредине и фортепьяно… Все это было отделано очень просто, без ковров, занавесей и т. п., но содержалось достаточно чисто.
