Охотовед - страница 5

Родители уехали на работу в шесть утра. Проводив взглядом мотоцикл, Леша закрыл ворота и быстро бросился в дом переодеваться. Сегодня он решил сходить в дальний поход: пройти берегом Винницкого до острова, оттуда через Бобовки и Криницу до Маяка, а от Маяка, через Боровичное, большим лесом – домой. Родителям об этом не сказал – кто пустит двенадцатилетнего пацана в такую даль.… Эх, разве ж это даль! Со старшим братом, который сейчас в армии, он уже давно ходил не только в Бобовки, но и на Белый берег, в Думановские дубы. И не только.… Уже второй год взрослые пацаны берут Лешу с собой в лес пострелять из самопалов, пожарить сало на костре, покурить, а то и бросить в костер головку от неразорвавшегося снаряда, найти который на «трофеях» в Дубовке вообще не проблема. Но в лес Леша любит ходить один. Отец не разрешает брать ружье, хоть и догадывается о том, что Леша давно самостоятельно стреляет из ружья по воронам или газете, а потом сам заряжает патроны, аккуратно открыв проволокой замочек на чемодане с боеприпасами, пылящемся под диваном. Прошлой зимой он попался. С соседским Серегой повесили газеты на яблони в саду, постреляли. Газеты убрали, следы замели. Но пострелянные ветви яблонь отец обнаружил сразу же, придя с работы. Ох, и попало же Леше. И ремня получил, и в углу постоял. Но зато, когда этой весной Леша принес домой чирка, добытого на разливе прямо с автомобильной камеры, отец похвалил, а мама приготовила вкуснейшую наваристую лапшу, добавив, правда, в суп полкурицы.

Накинув братову штормовку, зеленую панаму-«афганку», бросив в рюкзачок завернутый в газету кусок сала, луковицу и хлеб, одел мамины короткие резиновые сапоги. На сеновале из-под крыши достал с вечера заряженный самопал, ствол которого изготовил из трубки маслопровода трактора, а рукоять – из корня лозы. Проверил, сухие ли спички, закрыл на навесной замок дом, положив ключ под кирпич у крыльца, огородами пробрался к лазу в заборе и вскоре исчез в кустах олешника, поросшего по пойменному лугу за огородом. Комаров, оводов Леша не боялся: он был уверен, что они больше гудят, чем кусают. Пройдя кустами до берега озера, он по кладке перешел небольшую промоину, и вскоре его зеленая панама исчезла в зарослях прибрежного аира. Леша знал, что за промоиной в озеро вдаются несколько заросших аиром кос. В зарослях камыша и аира он еще весной нашел несколько гнезд крякв. Сейчас гнезда пустые, но утят уж очень хочется посмотреть! А они, должно быть, плавают с мамкой-уткой среди прибрежных лопухов и кувшинок. Осторожно, стараясь не хлюпать и не набрать воды в короткие сапоги, Леша подкрался к кромке озера. Из-под ног выскочила камышовая курочка и, быстро шлепая по траве и воде, помогая себе крыльями, скрылась в камышах. И тут же Леша заметил утят. Заподозрив неладное, утка-мама тихо крякнула: утята, черные, пушистые с оранжевыми клювами, тут же быстро выстроились за ней в «кильватерную» колонну и бесшумно всей семьей уплыли в заросли кустов аира. Леша усмехнулся, пряча в самодельную кобуру самопал: «Пусть до августа подрастут. А там! Открытие охоты на уток! Будут моими!»

Вернувшись на тропинку вдоль озера, мальчишка весело и быстро направился по ней к чарующей и манящей своей неизведанностью, своим величием, своей первозданной дикой красотой полосе лиственного пойменного леса – урочищу Бобовки. У входа в лес тропинка разделялась. Одна, еле видная, натоптанная грибниками дорожка уходила влево к острову. Вторая шла к большому лесу на Маяк через Бобовки. Леша уверенно свернул на вторую, и, пройдя по ней вглубь леса, уверенно свернул с натоптанной людьми тропки на тропу звериную. Он знал эту тропу – она вела на большую поляну через заболоченный лог. По этой тропе он начал изучать Бобовки еще в прошлом году под бдительным оком брата. Теперь на этом участке он чувствовал себя как дома. Пройдя полкилометра, осматривая на грязи следы косуль, кабанов, кое-где лапы енотовидной собаки или лисы, Леша дошел до лога, свернул с тропы и по косогору гряды с буйной порослью подрастающего ельника, осторожно пошел параллельно логу. Как он и ожидал, ветерок вдоль лога поднял диких кабанов. Их Леша не увидел, но услышал грозное уханье секача, легкий треск редких сучьев под копытами диких свиней. Постояв на месте и выждав время, чтобы не нарваться на свиноматку, он прошел еще метров сто по ельнику и свернул в болото. Здесь, на старой, разросшейся кверху толстыми сучьями осине находится старое гнездо черного аиста. Осторожно подкравшись по ельнику к началу заболоченного лога, Алексей заулыбался: из расположенного в развилке толстых сучьев гнезда на него, чуть высунув головы, смотрели двое аистят. «Заметили! – усмехнулся Леша, – или кабаны их всполошили». Он присел на заросший мхом пенек и притих. Капюшон ветровки накинул, чтобы не было видно сверху. Не прошло и десяти минут, как среди деревьев мелькнула черная тень и на гнездо бесшумно опустился взрослый черный аист. Быстро раздав принесенную пищу в открытые красные клювы птенцов, птица также бесшумно и стремительно исчезла в кронах деревьев. В отличие от семей белых аистов, все произошло абсолютно тихо, словно в «немом» кино. Постояв недолго у гнезда, Леша вернулся на тропинку и, дойдя до противоположной окраины лога, опять свернул на гряду. Буквально в ста шагах, на косогоре, под пологом молодых елочек жила семья лисиц. На утоптанном щенячьими лапами песке у входа в нору нашел перья рябчика, мелкие косточки, видимо от зайца, скорлупу пятнистого яйца. Стебельки березок и осинок сгрызены, изломаны. Узенькая тропка протоптана от норы к логу, где у лис водопой. Наклонившись, Леша заглянул в нору. В нос ударил резкий запах псины, смрад падали. Самих лисят, конечно, не видно. Оглянувшись на шорох, с удивлением увидел в десяти шагах от себя совсем тощую облезлую лису, которая, по-кошачьи выгнув спину, оскалила клыки, смешно сморщив нос. Она вдруг несколько раз сипло тявкнула, фыркнув, юркнула под елку. Леша засмеялся и быстро ретировался на «свою» тропу – предупреждение он понял правильно.