Он все не мог собраться с духом и, как хотелось, в открытую рассмотреть девушку. Вдруг Маша расценит это как проявление похоти. Все же они столько лет не виделись. Нет, как-то некрасиво и невежливо это… Оставалось только незаметно коситься глазами на прекрасные голые коленки.
Машина двигалась на север, по направлению к озеру. Там, очень давно, они были вместе и счастливы. Он вспоминал, как на песке, укрывшись в тени зонта от солнца, в послеполуденной ленивой дреме читал ей стихи, а она рассказывала о своих работах – картинах, уже созданных или тех, что предстояло написать. И день сменялся вечером, вечер – ночью, а ночь – рассветом, который они встречали обессиленными от занятий любовью…
В ней ничего не изменилось. Разве что на прекрасном лице появилось несколько тонких линий, которые нисколько не портили ее, – наоборот, являлись последними деталями загадочного образа.
По обе стороны шоссе мелькал бесконечный лес с едва различимыми остроконечными верхушками деревьев. Изредка на обочину выбегала лисица, застывала, испуганная светом фар.
Когда асфальт сменился проселочной дорогой, до цели их маршрута оставалось несколько километров. Левин опустил стекло и впустил в салон прохладный сырой воздух. Запахло водой и сосновыми шишками. Как бы ему хотелось знать, о чем она сейчас думает. Ведь если о том же, о чем и он…
Первую половину пути Маша рассказывала о своей работе – архитектурных проектах, в которых, он, конечно, ничего не понимал. А затем внезапно сникла, будто выдохлась. Погрузилась в себя, в мысли, а он – в воспоминания. Левина больше интересовал вопрос: рисует ли она до сих пор? Но почему-то слова не слетели с языка. Значит, еще не время. Зато из ниоткуда возник другой: случайна ли встреча?
Приехали. Дальше не проехать. Последние метры пешком. Холодный песок тут же попал за бортики кроссовок. Маша подхватила сумочку с заднего сиденья и спрыгнула следом. Левин обернулся. Как же ему хотелось, наконец-то, рассмотреть Машу! Ведь он до сих пор не сделал этого как следует. Мешали сумерки, а теперь и вовсе ничего не было видно, кроме очертаний покосившихся домов и странных силуэтов. А ведь бесценное время уходило! Нужно было срочно решаться. И Левин решился.
Шлагбаум, за которым в одиночестве осталась машина, деревянный настил на песке – невольные свидетели любовной связи. Великое озеро подрагивало мелкой волной, набегающей на песок. Великан спал. Сквозь разорванные ветрами небесные ткани светили миллионы звезд. Возможно, что сейчас где-то там, в одной из галактик, точно так же, взявшись за руки, стоят мужчина и женщина. Точно так же перед ними раскинулось море или океан, неважно какого цвета. И точно так же им светят миллиарды звезд, а они мечтают построить лестницу в небо.
Колёса моей машины шуршали по обледенелой ленте шоссе. Мартовское солнце понемногу отогревало промёрзлую землю, но ночи стояли ещё морозные и черные. Зима в этом году отступала неохотно, сопротивляясь, будто надеялась на победу.
Я ненавидел зиму. Ненавидел снег, заледеневшую дорожную грязь на обочинах дорог, холод, все эти, якобы, чудесные зимние пейзажи. С наступлением осени мною овладевала беспричинная тоска. Она возникала так же неожиданно, как пропадала. Однажды утром я просыпался с тяжёлым камнем на груди и носил его с собой недели или месяцы, пока невидимая могущественная длань не переносила этот валун на другого человека.
