Океан безмолвия - страница 38

Я ни слова не сказал Клэю, пока мы сидели рядом. Наконец я встал и пошел домой. Мы с ним никогда не обсуждали случившееся. Я привык к тому, что меня никто не трогает, но с того дня и к Клэю Уитакеру не пристают.

– Кажется, я их понимаю, – бурчу я. Клэй знает, что я шучу, но всплескивает руками – значит, намек понял.

– Ладно. Рисуй свой неотразимый столик. А я буду рисовать девушку, – самодовольно говорит он и отворачивается, открывая альбом.

Раньше я много думала о том, чем буду заниматься следующие двадцать лет. Обычно свое будущее я связывала с игрой на фортепиано в концертных залах всего мира. А это означало, что я буду много путешествовать по свету, останавливаться в сказочно роскошных отелях с пушистыми полотенцами и еще более пушистыми халатами. Вместе со мной будут гастролировать невероятно сексуальные, музыкально одаренные, достойные всяческих похвал принцы, которые непременно страстно в меня влюбятся. Ведь это вполне возможно. Передо мной будут преклоняться за талант, доставшийся мне от отца, и за красоту, которую я унаследовала от мамы. У меня появятся элегантные наряды самых невообразимых расцветок, и мое имя будет у всех на устах.

Теперь же я думаю лишь о том, чем займусь в ближайшие двадцать часов. Лучше всего лечь и уснуть.

Вот уже неделю мне удается бегать каждый вечер. Погода ко мне благоволит. Ноги привыкают. Я изнуряю себя больше, чем следует, но с той первой ночи меня ни разу не тошнило. Мой организм восстанавливается. Особенно радует, что после изматывающей пробежки, выхолащивающей из сознания все, что накопилось в нем за день, мне удается заснуть. Конечно, без записей в тетради я пока еще обходиться не могу, но бег помогает. Он придает мне силы или, точнее сказать, их отнимает. Впрочем, это неважно. Я знаю, что возвела бег в ранг панацеи, но это – одно из немногих средств, на которые я могу рассчитывать.

Физические нагрузки, тетради, ненависть. Это то, что не дает мне погибнуть.

В городке я теперь хорошо ориентируюсь. Мимоходом примечаю все, специально ни на что не обращая внимания. Запоминаю звуки, естественные для того или иного места. Знаю, где как должно быть, как не должно. Знаю, где тротуары неровные, где корни рассерженных деревьев вздыбили асфальт. Знаю, чего ожидать от темного времени суток, когда я бегаю. Каждый вечер выхожу на пробежку в один и тот же час, но одним и тем же маршрутом никогда не бегаю. Если придется, домой могу добраться фактически из любой точки городка. Спокойствия я не ощущаю. Вряд ли когда-нибудь я буду чувствовать себя спокойно вне стен дома, но я готова к любому развитию событий, поэтому ощущаю себя увереннее, чем в прошлый раз, и это самое большее, на что я могу рассчитывать.

Последние шесть вечеров я умышленно избегала желтого дома в Коринфском проезде. Того самого, где постоянно открыт гараж. Я пробегаю мимо той улицы каждый вечер и на повороте непременно разок гляну в сторону дома – не могу устоять перед соблазном. По тому, как падает свет, я определяю, открыт гараж или нет, и ни разу не была разочарована. Гараж открыт в любое, даже самое позднее время. Я всегда пытаюсь представить, что бы сказал Джош Беннетт, если б я снова появилась там. Не думаю, что он продемонстрировал бы красноречие, но мне все равно интересно. Сказал бы он что-нибудь вообще? Проигнорировал бы меня, продолжая работать, будто меня вовсе там нет? Велел бы уйти? Предложил бы остаться? Ну нет, это вряд ли. Джош Беннетт никому не предлагает остаться. В голове моей роятся десятки вариантов, но какой из них близок к истине, затрудняюсь сказать. Потом на одно лишь мгновение я теряю сосредоточенность. Перестаю думать о том, что сказал бы мне он, и начинаю размышлять, что сказала бы ему я. В этот момент я убыстряю бег и уношусь в противоположном направлении от Коринфского проезда и своих нелепых губительных мыслей.