В одной из комнат даже стояло старенькое черное пианино. Увидев его, Лана, не раздеваясь, открыла крышку и вдруг заиграла довольно чисто мелодию песни: «Позови меня в собой, я пройду сквозь дни и ночи…»
– Здорово! – немного ошарашенно воскликнул Самолетов. – Долго учила?
– Я играла на слух, – немного обиженно ответила Лана. – Эту мелодию я услышала первый раз по радио в поезде.
– Да, ладно, – не поверил Никита. – А Мурку можешь?
– Какую Мурку?
– Ну это: «Гоп-стоп! Мы подошли из-за угла…»
– А-а, пожалуйста, – и без остановки и запинки Лана лихо заиграла блатную песню.
В течении последующей четверти часа Никита называл любую песню, которая приходила ему в голову, и Лана безошибочно ее играла.
Юлик и Люба, забравшись с ногами на старенький диван, давно уже откупорили и, посмеиваясь, пили шампанское, несколько бутылок которого они купили по дороге, а Никита, все никак не мог прийти в себя из-за этой странной девушки, которую он поначалу принял за обыкновенную жрицу любви.
Скоро американец и его новая пассия скрылись во второй комнате-спальне, а Никита оседлав венский стул подле музыкального инструмента, издававшего дребезжащие звуки, зачарованно следил за пианисткой.
– Послушай, – наконец спросил он, – в поезде я не поверил ни слову про ваш университет. Мне все же интересно, чем ты занимаешься?
Лана прекратила играть, прислушалась к равномерному, словно метроном, скрипу кровати из соседней комнаты, и сказала:
– Женщине неприлично задавать два вопроса: сколько ей лет и чем зарабатывает на жизнь!
– Ну, а все же? – не отставал Самолетов.
– Вообще-то я работаю ночью проституткой… – она томно заиграла белоэмигрантский романс «Ведь я институтка, я фея из бара....».
Никита сразу понял, что она врет, но все же решил ей подыграть.
– То-то я смотрю, лицо у тебя знакомое.
– Шутка! – Лана захлопнула крышку пианино, – Мне Юлик все рассказал про ваши похождения.
Было ясно, что она имеет в виду их вояж по ночной Москве.
– Всем хорош этот парень, – с досадой буркнул Никита, – если бы не его язык. Все расскажет. Прямо находка для шпиона.
– Да, – усмехнулась она, – он хоть рассказывает только своим друзьям, а ты через свои рассказы – всему миру.
– Дались тебе мои рассказы, – раздраженно воскликнул Никита, чувствуя, как ему неприятно упоминание о его неудачной попытке стать писателем, – Только не говори, что они тебе понравились.
– Очень! В них столько юмора и эротики.
– Ты серьезно…
– Как никогда, – похоже, она была искренна, – Скажи, а много там автобиографичного?
– Почти ничего, – слегка кокетничая, ответил Никита, он всегда говорил это, когда ему задавали подобные вопросы, – это чистое творчество!
– Творчество? Хм. – усмехнулась она, и неожиданно выдала свое критическое заключение, – Разврат это, а не творчество!
– Нет, это творчество, – не сдавался Никита.
– Нет, это разврат! Низкий и грязный.
– А я говорю, это высокое творчество!
– Низкий и грязный!
– А я говорю, высокое и чистое!..
У них чуть не дошло до шутливой драки. Когда они успокоились, она вдруг серьезно сказала:
– Странно, а в тебе такое сочетание совершенно несовместимых вещей. Вчера в поезде, пока ты спал, я сидела и читала твою книгу. Смотрела на тебя и думала – неужели вон тот храпящий голый человек написал все это? Это никак не могло совместиться у меня в голове. Скажи, почему ты начал писать?
– Не знаю, – поморщился Никита, этот разговор все же определенно был ему неприятен, – наверное, человек начинает сочинять, когда его не удовлетворяет окружающая действительность.
