– Говорят, это ужасно вредно.
– Да, я знаю. Но, Кен, пока свидетели давали показания, я не могла не думать о том, что только невиновный мог вести себя настолько нелепо. Но потом сказали, что он не принимал никаких наркотиков. И если медицинское заключение это подтвердит… Что ж… Тогда Г. М. все же придется сделать ставку на невменяемость.
Чего хотел добиться Г. М. от последнего свидетеля, было совершенно непонятно. Он долго мучил Дайера, требуя, чтобы тот подтвердил, что Хьюм в день убийства пытался связаться с Ансвеллом еще в девять часов утра. Правда, Г. М. сделал одно интересное замечание о стреле, которая послужила орудием убийства, но даже этот момент остался загадкой. Г. М. привлек всеобщее внимание к сломанному синему перу. Перо было целым, когда Дайер видел стрелу на стене до убийства? О да. Вы уверены? Абсолютно. Однако половина пера исчезла, когда обнаружили тело? Да. Осталась ли она в комнате? Нет; ее искали, следуя чистой формальности, но так и не нашли.
Последняя атака Г. М. казалась еще более туманной. Три стрелы над камином целиком крепились к стене? Не совсем, ответил Дайер. Две из них, образующие стороны треугольника, целиком, но та, что была в основании и пересекала остальные, лежала на небольших скобах и отставала от стены примерно на четверть дюйма.
– Г. М. задавал вопросы голосом кротким, как у ягненка, – заметила Эвелин. – Послушай, Кен, это весьма странно. Он умасливал дворецкого, будто тот был свидетелем защиты. Думаешь, мы могли бы сейчас повидаться с Г. М.?
– Сомневаюсь. Вероятно, он обедает с прочими барристерами.
В этот момент один человек привлек наше внимание. Был ли он сотрудником суда или посторонним, жаждущим поделиться своим открытием, мы так и не узнали. С ловкостью, достойной Маскелайна[12], он протиснулся через толпу и хлопнул меня по плечу.
– Хотите увидеть двух участников Большого Процесса? – спросил он шепотом. – Они прямо перед вами! Вон тот справа – доктор Спенсер Хьюм, а слева – Реджинальд Ансвелл, кузен того самого. Они спускаются с нами и вынуждены идти рядом. Тсс!
Двое мужчин, на которых он указал, стояли зажатыми толпой у перил мраморной лестницы. Холодный мартовский свет, проникавший в окна, обходился с ними не вполне любезно. Доктор Хьюм был толстяком среднего роста c седеющими черными волосами, разделенными на пробор; они были настолько аккуратно расчесаны, что его круглая голова напоминала колесо. Когда он смотрел по сторонам, мы видели самоуверенно вздернутый нос и недовольно поджатые губы. В руках он держал весьма неуместный цилиндр, стараясь спасти его от участи быть расплющенным.
Рядом с ним оказался молодой человек, что сидел за столом солиситоров, тот самый, которому кивнул Дайер, проходя мимо. Он был хорошо сложен: сухопар, подтянут, широкоплеч; на его лице проступали красиво очерченные скулы. Портной на славу потрудился над его костюмом. Он стоял, рассеянно постукивая кончиками пальцев по котелку в руке.
Когда парочка двинулась вниз, шаркая ногами, как это принято в Олд-Бейли, они обменялись быстрыми взглядами и решили наконец друг друга заметить. Я ожидал проявлений враждебности, однако они предпочли ее не выказывать, и, пока велась натянутая беседа, воздух между ними сгустился и сделался вязким, будто клей.
Реджинальд Ансвелл говорил тоном, идеально уместным на похоронах.
– Как держится Мэри? – спросил он хриплым шепотом.
