– Ну ты скоро?! Арина! Оденешься в машине! Вещи бери и бегом!
Супруга продолжала метаться по квартире. В руках ее были джинсы.
– Господи, как можно быть такой курицей! – не выдержал Саша и быстро прошел вглубь квартиры, оставляя на полу куски грязи от кроссовок.
Он выхватил из шкафа какую-то ее майку, из ящика комода – бюстгальтер и трусы, покрутил головой в поисках носков, увидел их под стулом, поднял и, держа все это в руке, вышел обратно в коридор. Арина прыгала на одной ноге, пытаясь натянуть джинсы.
– А трусы ты надевать не планируешь? – насмешливо осведомился Корольков.
– Господи-и-и… – простонала Арина.
– Снимай штаны, оденешься в машине, – скомандовал он.
– А трусики?
– Я все взял! Три минуты у тебя, иначе мы опоздаем! – продолжал он торопить ее.
– А пописать я хотя бы могу? – с претензией в голосе поинтересовалась Арина.
– Безусловно, – невозмутимо ответил Корольков. – Ты можешь даже покакать. Время пошло.
Нежная и беззащитная супруга укоризненно протянула:
– Ну Са-а-а-аша! Какой же ты все-таки грубый…
– Да, – все так же невозмутимо согласился он. – И неженственный.
– Что?
– Ничего. Осталось две минуты, – сказал Саша.
Пока она гремела чем-то в туалете, он думал, глядя на часы: «Вот где были мои глаза? Как? Как меня угораздило жениться на женщине, которая не прочитала ни одной книги, не посмотрела ни одного нормального фильма… На женщине, которая не понимает, почему мои друзья смеются, если я говорю ей: „Тьху, деревня“ и искренне обижается, если я в шутку предупреждаю ее, вернувшуюся из ресторана после встречи с подружками: „Нажралась – веди себя пристойно“. Ну где были мои глаза, впрочем, понятно, продолжал он самобичевание. Но неужели там же были мои мозги? И ведь были в моей жизни другие красивые женщины, но на них я почему-то не женился… И, что характерно, среди них были и умные, вот ведь в чем парадокс! А я почему-то остановил свой выбор на этой курице. Добро бы хоть раз за эти восемь лет, семь с половиной из которых я понимаю, что живу с дурой, я воспользовался бы связями ее отца! Но ведь все знают, что все, чего я достиг, я достиг сам! Что же мне теперь делать-то…»
Выскочившая из туалета Арина прервала его невеселые рассуждения:
– А лифчик ты взял?
– Я все взял! Надевай кроссовки и бери куртку. Документы на месте?
– Но ведь ты сам вчера положил мне все в сумочку…
– Выходим. Серебряный значок ГТО ты заработала! – одобрил Корольков, взглянув на часы. – Уложилась!
– Сашенька, зачем мне какой-то значок? И что такое ГТО?
– Готов к труду и обороне, – вежливо пояснил он.
– А-а-а…
– Бэ-э-э-э…
– Са-а-а-аша…
– Арина. Все. Выходим. Держи свои тряпки и дуй к машине.
Корольков очень хотел, чтобы она успела на самолет. Тогда у него будет два дня! Два! И еще вечер пятницы! Он давно о них мечтал, зная, что у Арины запланирована эта поездка. Мечтал, как он сначала в пятницу вечером поедет к Лёхе, словно в старые добрые времена, когда не было в его, Сашиной, жизни никакой Арины вместе с ее трепетной мамашей…
Как выпьют они с Лёшей с устатку нормальную, ноль семь, бутылку виски. А Танька, накрыв им на кухне, пристроится рядом и скажет:
– Ну вы чего, пацаны? Оборзели совсем? Мне-то налейте чуть-чуть!
И включат они какой-нибудь человеческий фильм, все равно, какой, хоть «Любовь и голуби», смотренный-пересмотренный на сто рядов, лишь бы не сериалы эти дурацкие и не про Галкина с Пугачевой. И под фильм будут сначала обсуждать работу, потом начнут вспоминать свою общую молодость… Хотя почему молодость? Они ведь и сейчас молодые! Юность они будут вспоминать, и не беда, что у Таньки с Лёхой двое сыновей-студентов и еще малышка дочка, трехлетняя Анечка, которую, прежде чем приступить к вискарю, Саша должен будет укачать. На его руках дети засыпают как ни на чьих других.
