– О, Саша! – тут же отреагировала Сидоркина. – Ты носишь очки-и-и?
– Если тебе не нравится, Ленок, я могу снять, – галантно ответил он и увидел Катю.
Она явно только что вошла, потому что девчонки из ее класса, яркой стайкой тусующиеся недалеко от Королькова, не успели ее увидеть. Да и сама она, стоя среди всей этой разномастной толпы, крутила головой по сторонам, высматривая, конечно же, своих.
Увидев ее, Саша изменился в лице: улыбка сползла с его губ, а глаза вмиг сделались несчастными. Зоркая, как коршун, Ленка заметила случившиеся с Корольковым метаморфозы и проследила за его взглядом. «Чего-чего? – подумала она. – Эта, что ли?! Катька Мороз?! Да не может быть! Хотя… Они же жили в одном дворе! Все возможно, конечно, только вот когда?»
Нахмурившись, Ленка попыталась отвлечь Сашу, что-то защебетала, однако не тут-то было: тот словно не слышал ее. «Погоди, Ленок», – единственная фраза, которую он смог произнести.
Он смотрел на Катю, и вокруг него словно смолкли все звуки: он не слышал многоголосья шумной толпы. Что-то случилось и со зрением – он читал про такое: когда снайпер несколько дней лежит в засаде, он перестает видеть что-либо, кроме своей цели. Зрение обостряется, и, не видя ничего вокруг, цель свою он визуализирует во всех подробностях даже на огромном расстоянии.
Он видел ее всю сразу, свою Катю. Свою до такой степени, что стало больно в груди и сбилось дыхание. Он видел каждую прядку ее волос, ее пальчики, такие же тонкие и длинные, с красивыми продолговатыми ногтями. Руки выше локтя, утратив девичью хрупкость, стали чуточку круглее, а бюст – еще шикарнее: в вырезе простого льняного платья виднелась глубокая ложбинка. Длинных волос не стало, и Саша расстроился – он так любил перебирать ее локоны, то заправляя их ей за уши, то закручивая вокруг ее носа, от чего Катя всегда начинала фыркать и, отбросив его руки, заворачивала волосы в какой-то необычный высокий узел на самой макушке. Заколоть его она могла и первым попавшимся карандашом, и какой-то длинной штукой, похожей на гребешок.
«Создатель, о чем я думаю!» – с ужасом пытался он остановить себя, но ничего не получалось. Он продолжал смотреть на нее, узнавая ее новую и вспоминая ту, которую знал, и образ которой хранил в памяти все эти годы.
Стрижка чуть ниже шеи – прядки небрежно разметались вокруг лица. Ей шла эта стрижка, делала ее лицо совсем юным и слегка удивленным. Макияжа не было, и от этого она казалась моложе своих ровесниц. Все те же ведьминские зеленые глаза, все те же темные густые ресницы. Саша жадно смотрел и смотрел на Катю и видел ее всю: ступни все такие же узкие и длинные, лодыжки тонкие, ножки стройные… «Козочка моя, – с нежностью подумал он. – Козочка…» Каким-то невероятным образом он видел ее кожу, каждую родинку на шее, видел и то, что скрывало легкое платье: на ней было бирюзовое белье. Он буквально чувствовал, словно смог потрогать ладонями, как кружево облегает тяжелую грудь и упругую попу. А на правой лодыжке, прямо над косточкой с наружной стороны красовалась скромная по размеру, но вполне заметная черная татуировка – очень красиво выбитая роза. Саша сразу понял, почему она сделана именно на этом месте: там у Кати была небольшая сосудистая звездочка. Она страшно стеснялась этих нескольких красных прожилок: сидя, постоянно подворачивала под себя ногу, а ходила чаще всего в джинсах. Когда Саша допытал-таки, в чем там было дело, долго хохотал и называл ее дурындой, силой вытаскивая ее ногу из-под попы, и не успокоился, пока не обцеловал всю лодыжку, наставив ей таких синяков, что трех несчастных сосудиков стало совсем не видно.
