Убедительно звучала речь волостного писаря Пахальчака. Он рассказал, что многие «честные трудящиеся люди», живущие по соседству с его местожительством, сейчас сидят в тюрьме за самосуд. В соседнем селе крестьяне после кражи учинили на сельском сходе самосуд над четырьмя заподозренными односельчанами. «Двоих отправили на тот свет, одного так исколотили, что он больше красть не будет, а четвертый забежал в камыши и таким образом избег этой участи». По мнению оратора, со введением условного осуждения крестьяне «будут считать, что в суде судят как-нибудь, оправдывают по ошибке, и оправданный возвращен в деревню. Население ожидает за каждую кражу обязательно тюремного заключения, а раз люди будут возвращаться в деревню, то на основании тех событий, о которых я имел честь доложить вам, случаев самосудов будет очень много».
Не стоит относить указания на частые случаи самосуда в деревне к полемическим преувеличениям. Эту беду члены Г. Думы отмечали не только по поводу настоящего законопроекта. При третьем чтении законопроекта о местном суде кн. Волконский 1 тоже рассказал о двух поразительных случаях деревенского самосуда. В первом случае оратору даже показывали приговор сельского схода одной из волостей Рязанской губ., заверенный печатью старосты: крестьяне единогласно постановляют предать земле своего односельчанина. Чудовищный приговор был приведен в исполнение: односельчанин был убит и предан земле. На вопрос земского начальника «Отчего же вы это сделали?» крестьяне ответили: «Что, батюшка, от поджогов житья не стало». Во втором случае, произошедшем в уезде, где жил кн. Волконский 1, «всеми уважаемые крестьяне, богатые, зажиточные, работящие», по предложению одного из них, угостившего прочих водкой, казнили своего односельчанина: «Стащили они его, как котенка, за шиворот, вытащили и едва вышли из избы, как страшный крик послышался. Что же? Ножом ему сразу проткнули и легкое, и сердце, и Бог знает еще что, и потом палками добили, а потом пришли советоваться, как быть, как бы за это не ответить, к батюшке, к помещику».
Пуришкевич предсказывал, что настоящий законопроект вызовет такой самосуд, что «пойдет на каторгу честный крестьянин, пойдет на каторгу мужик, работающий на себя, которого выведут из терпения условно освобожденные, раз и, может быть, два».
Защитники законопроекта из числа юристов возражали, что идея условного осуждения издавна существует в русском правосознании, и в доказательство ссылались на примеры в Уложении Царя Алексея Михайловича и в приговорах волостных судов. Щегловитов указывал на то, что введение условного осуждения в других странах не привело там к росту самосуда. Не-юристы вспоминали, что пример условного осуждения есть в Евангелии, когда Христос говорит женщине, которую следовало побить камнями за прелюбодеяние: «иди и впредь не греши».
Впрочем, пример других стран и Уложения 1649 г. был не совсем уместен в Российской Империи 1909 г., где в деревнях жить было невозможно от нескончаемых краж, поджогов и потрав.
Технически не разработан
Замысловский утверждал, что законопроект следует отвергнуть из-за его технической неразработанности. В числе примеров юридических ляпов законопроекта оратор привел такой: если человек не отбыл наказания, то повторное преступление будет считаться первым, т. е. неправильно будет считаться рецидив, за который полагается усиление наказания.
