Между тем дядя Саша и в обычной жизни тоже привык поступать также – время от времени он внимательно и даже как-то настороженно оглядывается вокруг. Может, так делают и остальные судьи, словно они всегда опасаются чего-то. Но, как бы то ни было, эта привычка ему нередко помогает, особенно в лесу – лучшего грибника Олежке встречать не приходилось. Вот и сейчас он внезапно оглянулся назад, и сделал это как нельзя кстати.
Следующее, что отчётливо вспоминает Олежка – это широкая кровать и терпкий запах водки, которой его растирают сразу в четыре руки, называя при этом «водолазом». По телу растекается тепло.
С этого дня понятия «водка» и «тепло» для него неотделимы. И с тем, и с другим в разных их проявлениях ему ещё не раз предстоит столкнуться в жизни, впрочем, как и с «водолазом». И если последнее пока не вызывает у него положительных эмоции, первые два уже мысленно греют тело, затем согревая и душу.
Кстати, о водолазах. Юрий Алексеевич, к которому их вели сегодня на повторное свидание, накануне был одет в водолазку. Так назвал его свитер Петька Савков, который начитался про разные хитрые и не совсем обычные штучки в своих книжечках. Недаром уже в очках. А про тренера – неужели он тоже любит побродить по дну этой канавки? Олежка невольно поёжился, вспоминая своё погружение. Сейчас поверхность «Фабрички» была надёжно скована льдом, и вряд ли эта водолазка была ему так уж необходима. Скорее всего, здесь дело в другом.
Они зашли в деревянный домик, у входа в который висела табличка с надписью: «Спортивный уголок». Сквозь неплотно прикрытую дверь в дальнем конце коридора доносился звук гитары. Там кто-то пел, называя себя законченным чудаком:
А я еду, а я еду за туманом,
За хвоей, той что спасает от цинги.
Пение прервал чей-то женский голос.
– Ну какой ты фигурист? Ты куплетист, Кукин!
Ну точно, Скукин. Вполне подходящая для него фамилия. Куплетист Скукин. Олежка по традиции переиначил услышанное на свой лад, сообразуя его с уже сформировавшимися ассоциациями.
Тот же голос продолжил.
– А про цингу не очень удачно. Надо бы поправить. И «хвоёй» тоже неправильно.
– Классики и не так могли похулиганить. Хорошо, я подумаю.
Татьяна Степановна постучала в дверь.
– Юрий Алексеевич, мы пришли.
– Заходите, заходите, – ответил он неожиданно мягким голосом.
Ребятишки осторожно вошли в помещение. Пахло теплом и табаком. Какая-то дама извинилась и выскользнула в коридор. Скукин отставил гитару. Он был в той же водолазке, кудрявая шевелюра на голове была немного растрёпана, во взгляде отсутствовала вчерашняя строгость. Может, здесь только что была Герда, растопившая лёд в сердце этого Кая, который всё променял на коньки?
– Сегодня мы будем проверять ваш вестибулярный аппарат, – сказал он, слегка потягиваясь. – Он очень важен для фигуриста. В последних словах снова прозвучали жёсткие нотки. Нет, это всё-таки была не Герда.
Все разинули рты – никто толком не знал, что за аппарат он имеет в виду. Татьяна Степановна, как и накануне, просила их принести только коньки.
Посреди комнаты стоял низкий станок, на который каждому из них предстояло вставать на одну ногу. Скукин слегка раскручивал стоящего вокруг своей оси и наблюдал, как тот удерживает равновесие.
Олежка сковырнулся со станка на первом же обороте. Тренер, как ему показалось, слишком резко крутанул его. Но второй попытки ему не предоставили. Олежка с грустью сидел в сторонке и наблюдал, как некоторые уверенно делали по три-четыре оборота. А всё потому, что здесь очень тепло. И накурено. Да и вообще, не очень-то мне и хочется заниматься этим вашим катанием. Подумаешь, обороты вокруг себя накручивать. Нет, лучше уж я в хоккей пойду. Это гораздо веселей, чем тут, у Скукина.
