В. Кирпотин, Л. Авербах[32]
Авербаху кажется, что, несмотря на опалу и ссылку в Свердловск, он скоро вернется на властный Олимп. Ему благоволит Горький. Он руководит изданием книги о Беломорканале. Однако его кандидатура не проходит в оркомитет съезда писателей, и это для Авербаха дурной знак.
А Ольгина литературная жизнь вполне благополучна. Весной 1932 года в газете «Наступление» она с комсомольским задором обличает обэриутов: «…основное в Хармсе и Введенском, – пишет она, – это доведенная до абсурда, оторванная от всякой жизненной практики тематика, уводящая ребенка от действительности, усыпляющая классовое сознание ребенка. Совершенно ясно, что в наших условиях обострения классовой борьбы – это классово-вредная контрреволюционная пропаганда». У нее уже сложилось ощущение, что ей-то хорошо известно, что нужно писать для детей, а что нельзя. При этом она все-таки не готова жить в линейном мире советской пропаганды. «Да, у нас мало “своего” мышления, мы однообразны, как китайцы», – пишет она в дневнике в 1934 году. У нее много вопросов к литературному движению, но дискуссии после тридцатых годов отменены, а жизнь за окном – карточки, спецталоны, прикрепление к магазинам – Ольга объясняет себе, как всегда, борьбой за социализм. Правда, ей кажется, чтобы идти вперед, надо не обманывать людей по радио и в газетах, а открыто говорить, с какими лишениями сталкивается страна при строительстве светлого будущего.
Ольга пытается определить правила, которые власть установила для писателей, но выводы, к каким она приходит, неутешительны.
«…Официальная мораль – это творчество Вали Герасимовой[33], высказывания Либединского – т. е. все схематическое, условно-социологическое (знаки), рационалистическое, роковым образом несущее привкус ханжества. Знаки, схемы. Но Юра считает, что все это декретируется ЦК… Они же показывают нам образцы правды, взять XVII съезд, взять доклад Кобы… Нет, или я ничего не понимаю, или, вернее, там кое в чем ошибаются».
После появления ее первой «взрослой» поэтической книги «Стихотворения», редактором которой был Николай Тихонов, Ольгу принимают в члены только что образованного Союза писателей. Теперь она мечтает написать серьезную книгу. То думает взяться за роман из жизни Невской заставы, где прошло ее детство, то возвращается к истории завода «Электросила» – большой очерк она обещала еще Горькому. А потом вдруг загорается идеей написать повесть для детей «Дзержинский» и для этого хочет обратиться к заместителю главы УНКВД по Ленинградской области И. В. Запорожцу.
Убийство Кирова кардинально меняет атмосферу в стране: чистки, аресты, высылки. Многие сотрудники НКВД, в том числе и Запорожец, исчезают.
Ольга Берггольц еще не знает, как отзовется смерть Кирова на ее жизни и жизни ее друзей. В эти дни она оплакивает его в своих стихах.
Мы с мертвыми прощаемся не сразу:
всё не смириться сердцу, не понять…
К зиянью смерти не привыкнуть глазу,
устам не разомкнуться, не сказать.
И в миг прощанья с гордым и любимым,
когда сквозь город двигался лафет,
«Да!» – грозно говорил рассудок.
«Нет!» —
ответила душа неукротимо.
