– Ты ведь не единственная дочь у него, – с этими словами он погрузил на сани тщедушного старичка.
Лиза видела в окно, как мать, утирая слезы, побрела по снегу в соседнюю деревню, а за ней в санях, тихонько сгорбившись, молча сидел дедушка. Она довезла своего отца до конного двора и оставила его в общей комнате, где отдыхали скотники.
Это было тяжелое, жестокое время. Лиза все хорошо понимала, ей было жаль мать, но она не могла строго судить отца.
Тем временем Шакир выкурил папиросу и вернулся к разговору, вытащив Лизу из омута тяжелых воспоминаний.
– Многие тогда богу душу отдали. Кто от тифа, кто от холеры. Тех, что не распухали от голода, забирали болезни. В лесу не осталось живности, а в реках рыбы. Тогда вдруг весть пронеслась, будто бы на Волге рыбаки поймали царь-рыбу6. Да такую, что всю деревню можно накормить, а в брюхе у нее налимы, раки, стерлядь. И люди, обезумевши, побросали дома и пошли на большую реку. Вот что голод проклятый делает! У матери тогда был я, да трехлетка дочь – Зайтуна – красивая да зеленоглазая, как кукла барская. Любил ее очень. Летом нам все полегче было. Бегали по полям, собирали ягоды, грибы, ловили жучков-паучков – все, что хоть малость в еду сгодится. В деревне не то что кур, котов на улице было не встретить. А есть так хочется! Бывало, наешься ботвы всякой, напьешься воды – живот шаром вздуется, а голод все не унимается. Так тяжко! Да не за себя, а за сестренку больше. Маленькая, а все понимает. Не плачет, лежит тихонько в уголке и палец сосет, – тут его голос оборвался, он опустил лицо на ладони, и плечи его затряслись.
Лиза робко подошла, участливо погладила его по спине, но он, резко дернув плечом, тут же скинул ее руку. Пришлось ей отойти прочь и покорно сесть возле печи.
– Нет ничего страшнее глаз голодного человека, – голос его вновь нарушил тишину, – это взгляд дикого обезумевшего зверя, готового разорвать тебя, стоит только повернуться спиной. Страшные вести доносились отовсюду, в газетах писали, как люди, обезумев от голода, начали поедать мертвых. Стало страшно выходить из дому.
Жуткие истории эти сыграли нам на руку, и власть очнулась, начала помогать. Слух прошел по селу, что прибывает на станцию поезд из Симбирска с продуктами – будут кормить голодных детей. Отец решил следующим же утром отправиться за пайком. Вышли на рассвете. Тяжело было идти, путь неблизкий, сил нет, да еще сестренка. Несли ее с отцом по очереди. То там, то тут встречались путники, которые так же, как и мы, медленно плелись вдоль дороги, понурив головы. Дошли лишь к обеду.
Когда вдали показался паровоз, ноги вдруг пошли быстрее. Я разбудил сестренку, радовался, смеялся и кричал. Отец остановил меня, взял из рук Зайтуну, пошел с ней к поезду, а мне наказал ждать в кустах у дороги.
– Никогда не забуду я, как отпустил ее руку, – всхлипнул Шакир. – Она качнулась, утирая сонные глазки, встала и пошла, качаясь на ветру, как былинка. Даже голод не смог ее изуродовать, она все еще была похожа на куклу: зеленые глаза, волнистые волосы цвета воронова крыла и простое серое платьишко. Уходя, она еще не раз обернулась и все махала мне своей маленькой ручкой.
Ожидание было нестерпимой мукой для Шакира. Казалось, что прошла целая вечность, а отца все не было. Много народу прошло мимо него, люди шли и шли к поезду, а затем обратно, за спинами они несли холщовые мешочки, от которых пахло хлебом. Живот его надрывно урчал, он сгрыз все травинки, обкусал горькие листья кустарника и наконец заметил отца.
