Тот шел с большим мешком за спиной, куда большим, чем у других, но девочки с ним не было.
– А где сестренка? – спросил Шакир.
– Нет у тебя сестренки, – ответил отец и странно улыбнулся.
Паровозный гудок громко пронесся по округе. Шакир вскочил и побежал навстречу шуму. Он бежал и спотыкался о камни, цеплялся за шпалы. Ноги его не слушались – он был слишком слаб. Снующие вокруг люди тормозили его. Поезд неспешно тронулся, а они все толпились возле вагонов. Сквозь толчею он заметил обрывок серого платья и метнулся туда. Люди шли ему навстречу, и человеческий поток не давал пробиться вперед. Какая-то женщина вела сестренку за руку, затем они поднялись в пассажирский вагон и скрылись из виду.
– Зайтуна! – крикнул Шакир, но голос его растворился в реве толпы.
Паровоз громко прошипел, снова издал пронзительный гудок и двинулся прочь. Только когда поезд скрылся из виду, а толпа рассеялась, Шакир смог расслышать свой голос. Он охрип. Мальчик сидел на шпалах и горько плакал.
– Зайтуна-а-а, – раздавался его тихий стон.
Отец ждал его на том же месте. Не говоря ни слова, он сидел на камне и безразлично жевал. Мальчик заглянул ему в глаза, но ничего там не смог разглядеть. В ответ отец молча дал ему кусок хлеба. Шакир не хотел брать, но руки сами потянулись. Он стал старательно и жадно его пережевывать, а по щекам катились горячие слезы. Это был самый горький хлеб в его жизни, он знал, что горше уже не попробует.
Той же ночью они вернулись домой. Мать ничего не спросила, а отец не стал рассказывать. Принесенного хлеба хватило на неделю, затем были еще поезда, и каждый раз Шакир искал на станции сестренку. Он заглядывал в вагоны, всюду шнырял, но девочки нигде не было. На расспросы отец не отвечал. Голод мало-помалу отступал, и жизнь в деревне возвращалась в привычную колею. О тех ужасных днях старались не вспоминать, и никто никогда не задавал вопросов. Не вспоминали и про Зайтуну, словно ее и не было.
Но Шакир помнил. Иногда ему казалось, что это вымысел, что он в голодном бреду выдумал себе сестренку. Тотчас бежал к матери с расспросами, и по виноватому взгляду ее понимал – нет, не выдумал. Нравилось ему представлять, что та женщина, богатая и добрая благодетельница, забрала ее себе. Растит теперь как свою родную дочь, в сытости и достатке. Но правды никто не знал.
– Выменяли мою Зайтуну на мешок хлеба! – с досадой бросил Шакир.
– Глядишь, жива и здорова твоя Зайтуна, – попыталась утешить мужа Лиза. – Живет себе в Симбирске и горя не знает.
Он ей ничего не ответил и вышел вон. Светало. Синий утренний свет пробивался в окно – скоро выгонять скотину. Положив ребенка в люльку, Лиза принялась за повседневные хлопоты. Старуха мирно посапывала на боку. «Вот уж кто беды не знает!» – недовольно буркнула она, покосившись на свекровь, и пошла хлопотать по делам. Начинался новый день, а все заботы и тревоги забрала с собой ночь.
Соседский мальчишка Айнур сидел на навозной куче, греясь в лучах апрельского солнца, и кормил кур вареными яйцами. Он ждал мать, которая должна была скоро вернуться с фермы, где ухаживала за телятами. Парнишка был голоден, но ему напрочь опротивели яйца, которые каждый день лежали в блюдце на столе, осторожно прикрытые газетой «Труд колхозника». Поэтому он их не ел, а отщипывал от яйца кусок и прямо со скорлупой бросал под ноги, и куры, уже сторожившие у подножия кучи, наперебой кидались отбирать его друг у друга. Мальчику было весело наблюдать за куриной схваткой. Петух – их атаман, весь из себя грозный с красивым богатым хвостом и покосившимся набок гребешком – заботливо подманивал их. А куры – никакого воспитания! Дерутся, гоняются по двору друг за другом, им и невдомек, что они поедают.
