– Хой, мальки, бросайте ергушки! Упан, проводим-ка гостей до веси, да и все новости самолично послушаем, да, и посмотрим что там и как? Давно я в бол не выбирался… – Многозначительно добавил старый суро, пристально посмотрев на девицу.
Упан вслед за новым приятелем Ошаем не торопясь затопал по лесной тропинке вперед, Кондый, опираясь на свой крепкий посох, медленно побрел следом. А поникшая Томша встала и, как была с алыми щеками и, не поднимая от земли тоскливого взгляда, пошла вслед за всеми, уже успевшими скрыться в густом еловом подлеске. Но потом мотнула головой и побежала, догнав старого Кондыя. Стежка извиваясь, вывела на широкую, ведущую к селению тропу. Прошли мимо лесного колодца, к которому люди ходили редко. Его для того и строили в лесу, чтобы лесных жителей, населяющих лес, можно было умилостивить, дав им возможность пользоваться чистой, питьевой водой. А селищенцы сюда ходили, только тогда, когда кто-нибудь заболевал, и была необходима помощь хозяев леса. Кондый сам иногда приходил к темному лесному колодцу, побеседовать с духами, потому что знал, что через это темное водяное горло его могли слышать пращуры.
– Томша, – обернулся Кондый, – боловские все на кулигах, что ль?
Девушка подняла глаза и только собралась ответить, как издалека затараторил, услышавший вопрос, звонкий Ошай:
– Да-да, дедушка-суро, все ж в лес ушли. Мужики сечь-жечь, а бабы по ягоды, земляника ж пошла! Вона, – махнул в сторону уже виднеющейся веси Ошай, – Только старые остались сторожить, да, дружки мои на речку обещались. Отпусти, деда Кондый, Упанку своего, ух, покупаемся! Солнышко-колоколнышко жарит! А водица в Меже сейчас чудо, как хороша! Отпустишь, деда Кондый, Упана со мной? А? – Заискивающе взглянул снизу, подбежавший к деду, белобрысый Ошай. А босые ноги его так и приплясывали от нетерпения в светлой дорожной пыли, что покрывала в жаркий летний полдень стелющуюся под ногами дорогу.
Кондый повернулся к приёмышу:
– Упан, сходи на реку, посмотри там, сдружись, может, с ребятами? – Он ласково потрепал темные волосы внука и продолжил. – Только не забывай о туесе с водой! Он всегда при тебе должон быть! И нынче, как никогда для тебя полон!
Малыш поднял на Кондыя спрятанные под темными бровями внимательные глаза и сказал:
– Хорошо, деда, я помню про туес, – не по возрасту серьезно ответствовал Упан. И тут же, улыбнувшись, спросил, – деда, а что такое река? – головенка его круглоухая и темная наклонилась к плечу, а указательный пальчик в раздумии был прикушен крепкими зубками.
– Беги – Ошай покажет, что это! И расскажет, только успевай уши подставлять. Он еще тот звонок… – Усмехнулся в густую бороду и широкой жесткой ладонью шлепнул внука чуть пониже спины, направляя в сторону нетерпеливого Ошая. Мальчишки порскнули в сторону реки. Ошай бежал впереди, раскинув руки, будто летел, а его широкая, не по размеру, рубаха полоскалась на ветру за спиной. Темноголовый Упан ходко трусил сзади, не торопясь и размеренно шлепая по теплой дороге босыми пятками. Его коренастая фигурка неспеша догнала и перегнала рвущегося вперед белоголового Ошая, который уже запарившись стоял упершись ладонями в колени и смотрел в недоумении на своего, вроде бы, медлительного товарища. Арвуй отвернулся, и спросил Томшу
– Кто твой избранник, дева?
Та подняла на него глаза и сбиваясь, поведала:
– То Умдо, дедушка… – Комкая платок поведала она, – Он добрый, весёлый! – Волнуясь, продолжила Томша, – И подарки дарит дорогие, и батюшка его Шолеш в выселки ушел, на тот берег, починок богатый на излучине, жгут подсечину, поле скоро будет! – Тараторила девица, будто оправдывая свой выбор. Она прижала руки к груди, подняла брови, словно хотела уговорить. Мудрый суро только улыбнулся, положив подбородок на руки, удерживающие посох.
