За это время Кирилла я видела только раз. Он сумел убедить следователя отдать тело Игоря нам и организовал похороны. В ясный солнечный день в конце февраля я впервые вышла на улицу. Арсен помог нам с мамой сесть в машину и повёз сразу в церковь, где Кирилл заказал отпевание и прощание с телом.
Я смотрела на восковое лицо мужа, и мне казалось, что что это не он, просто похожий на него человек.
Слез не было, выплакала их в подушку долгими бессонными ночами. Вообще воспринимала все происходящее отрешенно, наблюдала со стороны, но не пускала ни в сердце, ни в голову. Все мысли крутились сейчас вокруг сына, боялась оставить его даже на час и просила, просила за это прощения у мужа. Игорь навсегда останется в моей памяти живым, цветущим и здоровым человеком.
Прощаясь, я целую мужа в лоб, и вдруг мне кажется, что губы его дрогнули.
– Он шевелится! – кричу не своим голосом. – Игорь улыбается!
– Уведи ее отсюда! – слышу голос Арсена.
– Нет, вы не понимаете! Он шевельнулся!
Бросаюсь снова к гробу, но меня перехватывают за талию чьи-то руки.
– Лиза, приди в себя! – тихо шепчет мужской голос. Оборачиваюсь: на меня в упор смотрит Кирилл. – Подумай о сыне.
И пелена с глаз спадает.
– О Боже! Что я делаю! Простите!
Гроб закрывают, выносят из церкви и везут на кладбище. И теперь я думаю только о том, что, если я уеду в Москву, Игорь останется в Новосибирске совсем один. «Я тебя обязательно заберу! – клянусь мужу, когда на крышку гроба кидаю мороженую землю. – Обязательно! Ты только дождись!»
Расследование гибели Игоря оказалось в тупике. Предположение, что в квартиру забрались воры, отходит на второй план. Главной версией становится убийство из мести. Но кто мог хотеть смерти Игорю, даже не предполагаю. Ни московские друзья, ни местные ни разу не видели, чтобы Игорь с кем-то конфликтовал.
Так мне рассказал Арсен.
– Лиза, даже не думай тут остаться! Ты летишь со мной в Москву. В моём загородном доме уже все готово для тебя и малыша. Если надо, возле него будут круглосуточно дежурить медики, вооруженные лучшими лекарствами и техникой.
– Я так не могу.
– Не упрямься. Ты понимаешь, что случилось. Хочешь повторения истории? Думаешь, бандиты успокоятся? Ты же видела их. Понимаешь? Ты свидетель! А свидетелей такие люди в живых не оставляют. Это в роддом они пробраться не могут, вот и выжидают, а как только ты вернёшься в квартиру, могут появиться снова. Ты способна защитить больного ребенка и себя?
В словах Тавади есть резон. Мама тоже убеждает меня оставить Новосибирск.
– Лиза, послушай меня, пожалуйста, – уговаривает она. – Мне кажется, Арсен – это твоя судьба. Смотри, что получилось, когда ты свернула на другую дорогу.
Я молча выслушиваю ее упрёки, сцеживаю грудь и ухожу в палату недоношенных к сыну, как делаю уже в течение полутора месяцев.
Его перевели из реанимации неделю назад. Он дышит теперь сам. ИВЛ убрали и в носик вставили канюли. Появился сосательный рефлекс, я теперь прикладываю его к груди. Темочка потихоньку набирает вес. Я смотрю на округляющиеся щечки и плачу от радости.
Молока много, щедро делюсь им с соседним ребёнком. Мальчик родился в тот же день, но выглядит уже настоящим крепышом. Он яростно втягивает сосок, и я морщусь от боли, но потрясающее чувство нежности и счастья переполняет меня.
Сегодня в отделении оживлённо. Врачи и медсестры что-то бурно обсуждают. Я подхожу ближе.
