– И ругаешься ты так же скверно, как твой отец, – она говорит вкрадчивым шёпотом так, что у Ярослава, кажется, начинает зудеть между позвонков. Таким шёпотом говорят в постели, и этот шёпот по логике вещей должен предназначаться не ему, а его отцу. – Миш, я не говорила, вы так похожи?
Взмахнув светлыми, выгоревшими на солнце волосами, Катя встаёт с пола следом за ним.
– Само собой, это же мой сын, – доносится с кухни. В голосе отца слышится гордость. – Ярик, куда делся весь кофе? Ты его что, прямо в зёрнах сожрал?! Эх, говорил я, нефиг лезть в эту медицину, я как заглянул ему в тетрадку, у меня башка вспухла. Вот сейчас за каждый бой, если ты в Лиге, платят по миллиону, что плохо разве? Охеренные же были перспективы…
Ярослав не отвечает. Он слышал эту речь тысячу и один раз. Отец орал, сокрушался, ныл, хватался то за переломанную в последнем своём бою спину, то за сердце, но на Ярослава не действовало ничего. Он твёрдо знал, что ринг – то, что всю жизнь навязывал ему отец – не для него. Миха пытался реализовать через него свои упущенные возможности – Ярик понимал и это. И действовал от противного: упёртость передалась ему по наследству. К тому же, Ярослав слишком хорошо знал эту кухню – у бойца есть максимум десять лет, и то если травма не сократит этот срок, а после боец становится никем. Отец был прекрасным тому примером.
Поднимаясь по лестнице, Ярослав чувствует, будто у него горит задница – Катерина пялится на неё, не моргая.
Ярославу остаётся два вопроса в тесте, когда раздаётся стук в дверь. На часах два-пятнадцать. Отец уже давно должен спать, чего ему надо?! Он, не раздумывая, распахивает дверь.
– Я видела у тебя свет.
На пороге, лениво опираясь плечом о дверной косяк, стоит Катька. Она босиком и в коротенькой шелковой ночнушке, которая едва прикрывает ей трусы.
– Не спится? – Она просачивается в комнату, осматривается, а Ярослав от неожиданности ни слова из себя не может выдавить. Он лишь молча и глупо пялится на то, как она, покачивая бёдрами, проходит вдоль стеллажей с дисками и книгами, стирая пальцем пыль с корешков, подходит к письменному столу, снова трогает эти проклятые листки с тестами. Эван чувствует себя не лучше загнанного в угол оленёнка, а скорее – полным оленем, которого матёрая хищница загнала в угол его собственного, казалось бы неприкосновенного, логова.
– Ты спасаешь людей?
– Вроде того. – Одно Ярослав понимает точно: Катерины здесь быть не должно. И он не хочет, чтобы она была здесь, как бы, чёрт возьми, ни звенело в штанах. Со своей сокурсницей он расстался месяца два назад, и с тех пор женщины у него не было, однако Катерину он не рассматривал ни в каком виде. Абсолютно ни в каком. Даже развалившейся у него на кровати.
– Тебе моего отца мало?
– Милый, он уже стар. Надолго его, увы, не хватает…
– Тебе лучше уйти. – Обсуждение сексуальных возможностей собственного отца – последнее, что его интересует. Ярик зло сжимает челюсть, чтобы не наговорить лишнего, шагает к двери и распахивает её пошире, встаёт одной ногой в коридор. Чтобы бежать, если она начнёт действовать настойчивее. – Или я уйду.
– Ну, как хочешь, – улыбнувшись, Катерина медленно встаёт с кровати, поправляет упавшую с плеча лямку. Улыбается. Прежде чем скрыться в темноте коридора, она проводит пальцами по линии его челюсти, делает вид что уколола палец об щетину. – Удачи на экзамене. Выспись хорошенько.
